- Ну, о силе вашей любви я наслышан! – хохотнул Шон.
Я опять засмеялся и снова ткнул его в бок. Какое-то время мы стояли, погрузившись в свои мысли.
- Она завораживает, Джастин. Особенно ЕГО глаза, - вдруг серьезно сказал приятель. – Они как будто живые и видят тебя насквозь. От этого взгляда хочется убежать, спрятаться, но в тоже время, невозможно пошевелиться.
Шон передвинулся немного в сторону, потом в другую. Я с улыбкой наблюдал за ним, уже зная, что он скажет.
- Черт! Глаза... Джастин, куда бы ты ни встал, они все время смотрят на тебя. Это даже немного жутковато.
- Ну, ты же сам сказал, что они живые.
Мы снова замолчали, глядя на картину. И мне вдруг стало страшно. Что ждет меня впереди? Там впереди, куда убегает дорога моей жизни? Куда я иду? Что найду, что потеряю? Какова будет цена счастья и цена потерь. Ведь за все в этой жизни надо платить, ничего не дается даром, это я усвоил очень хорошо.
Мне даже показалось, что я перестал дышать, и только голос Шона выдернул меня из этого наваждения. Он произнес:
- А еще, я думаю, что ты прав. Наша жизнь действительно похожа на дорогу. Конечно, у всех она разная, но вот вряд ли у кого-то бывает ровная. Я не очень разбираюсь во всем этом, - кивнул на картину Шон, - но мне нравится, очень нравится.
Это ли была не лучшая похвала для художника?!
Март 2006 г. Нью-Йорк
- Ирвин, ты должен это увидеть! – я влетел в кабинет Моррисона.
- И тебе здравствуй! – поднял голову от бумаг хозяин галереи. – Увидеть что?
- Мою последнюю работу, - я плюхнулся в кресло, еле переводя дух. Всю дорогу до галереи я практически бежал.
- Ну, показывай, - немного помолчав, ответил Ирвин, нехотя отрываясь от работы.
- Она не со мной. Картина большая, и она у меня дома. Тут совсем недалеко.
Ирвин устало взглянул на меня:
- Послушай, у меня совершенно нет времени ездить по домам и разглядывать, как каждый считает, шедевры. Я бы мог посмотреть на компьютере, думаю…
- Но, Ирвин, ее нужно смотреть вживую, только вживую! Ты не пожалеешь! Пожалуйста! Это займет всего пятнадцать минут.
- Джастин, я беру твои картины, хотя…
- Но ведь они тебе нравятся и их покупают, - перебил я его.
- Покупают, но не за те деньги, которые мне хотелось бы получать, - продолжил он. - И потом, дело не только в деньгах.
Моррисон какое-то время молча смотрел на меня, что-то обдумывая, а я с замиранием сердца ждал его решения.
- Хорошо! – наконец, произнес он, поднимаясь. – Мне все равно нужно кое-куда съездить. По дороге заедем к тебе. Но если это будет потеря времени…
- Конечно, конечно! – я чуть не пританцовывал от нетерпения, не веря, что Ирвин согласился, и мы прямо сейчас поедем ко мне. – Я все тебе возмещу.
Он коротко кивнул, и мы вышли из кабинета.
А уже через пятнадцать минут я дрожащими руками открывал дверь квартиры.
Меня не заботил бардак, царивший сейчас в моей комнате. Это был творческий беспорядок. Я аккуратно снял ткань с полотна и пригласил Моррисона.
Тот подошел и взглянул на картину. Теперь мы с Ирвином стояли и смотрели на мою работу, как недавно стояли с Шоном.
И опять я потерялся в своих мыслях и страхах, не сразу сообразив, что Моррисон мне что-то говорит. Я повернулся к нему, пытаясь сосредоточиться и уловить смысл фразы.
- Джастин, я пришлю машину за картиной завтра утром.
Он еще немного постоял у полотна, потом, как-то странно, взглянул на меня, будто впервые увидел, кивнул и молча вышел.
2018 г. Версаль
Джастин
Как и предыдущим вечером, я потянулся за сигаретами, но пока не закуривал, а только крутил пачку в руках.
Так и не достав сигарету, я отложил пачку и решил налить себе выпить. Я не мог спокойно вспоминать об этом.
Полотно стало не только моим благословением, но и проклятием тоже. Много позже, я часто думал об этом и понял, что именно в тот момент я и потерял Брайана, еще не осознавая этого. Я же уже говорил, что жизнь похожа на дорогу, и мы просто дошли до очередной развилки. Только вот дальше, каждый двинулся в свою сторону. И не потому, что считал свое направление единственно верным, а потому, что мы уходили друг от друга поддавшись ложному представлению о счастье, о моем счастье. Господи! Только сейчас я стал понимать, что Брайан всегда делал то, что хотел я. Он каждый раз отпускал меня, когда я уходил. Но не из-за гордости, нет, или желания проучить, а потому что искренне считал, что это правильно. Он никогда не удерживал. У меня всегда была свобода выбора. Всегда! И тогда, когда я ушел к Итану за призрачной романтикой, и когда просто ушел от Брайана, решив, что у нас разные цели в жизни, и тогда, когда уехал покорять Нью-Йорк. Я всегда выбирал сам, а вот в ошибках винил его – не остановил, не объяснил, не поборолся. А нужно ли было останавливать, объяснять и бороться? Я ведь никогда по-настоящему не задумывался над этим.
Я сделал большой глоток, с удовольствием ощущая, как виски обжигает горло.
Конечно, потом я жалел, что пошел на поводу у своей обиды, поддался сиюминутным эмоциям и согласился продать картину. Но тогда… тогда я был просто зол и обижен, как маленький глупый педик.
Я позвонил Брайану и пригласил на выставку, взахлеб рассказывая о своей работе, словно и не было этих месяцев моего молчания и игнорирования всех звонков, в том числе и его. Правда, мы и раньше не часто созванивались, но так вдруг и надолго, я не пропадал.
И вот теперь Брайан ответил, что не приедет, сославшись, как обычно на сильную занятость. Я просил его отложить дела и прилететь хотя бы на один день. Он должен был увидеть эту картину, но Брайан засмеялся и ответил, что я могу сделать фото и переслать ему, хотя он и так верит, что получилось нечто гениальное. А терять время, которого у него и так не хватает, из-за какой-то одной картины – глупо.
Конечно, я мог бы послать ему фотографию полотна. Но это совершенно не одно и то же – фотография и картина на стене в галерее. Разве можно было прочувствовать все эмоции, всю любовь и душу, вложенную художником, глядя на листок бумаги? А ведь я писал ее для нас и собирался подарить ему после выставки.