С ним было все просто - не так как раньше, с другими. Лота боялась леса и темноты за окном. Он устал физически и психологически: ему требовалась разрядка. Оба мерзли. Они не могли по-другому.
"Так в старину выдавали замуж, - подумала Лота. - Без разговоров".
Ей, конечно, надо было очень многое ему рассказать, но она не знала, с чего начать. У нее была дурацкая черта: иногда она говорила неуместные или даже настырные и наглые глупости. И это было гораздо хуже, чем просто молчание. Но больше всего она боялась недомолвок, и натужного молчания, и прочей человеческой зимы. А стоило что-нибудь произнести из того, что действительно хотелось, и слова начинали всей массой ломиться наружу, а справиться с ними в таких случаях можно, только если плачешь, но у нее не был повода плакать.
-Очень холодная весна, - сказал Птица, о чем-то поразмыслив.
У него был мягкий, расслабленный голос, который придавал тьме синеватый оттенок кухонной горелки.
Лоте хотелось, чтобы он говорил еще.
-Скоро совсем похолодает, я думаю.
-Вот бы нет, - откликнулась она.
-А ты ведь наверняка загорать приехала, - лениво усмехнулся Птица.
Но Лота не была уверена, что он хочет поговорить об этом - он это сказал просто так, в ответ каким-то своим мыслям или засыпая.
-Какой хороший день, просто счастливый какой-то, - сказала она уже перед самым сном.
-Да, - отозвался Птица, - хороший день.
-Слушай, - сказала Лота, поднимаясь на локте, - а вдруг мы его забудем?
-Кого забудем? - она слышала, что он уже не здесь, не с ней. Но не хотела его отпускать.
-Этот хороший день. Вдруг мы его забудем. Что тогда?
-А мы не забудем, - Птица зевнул и погладил ее по волосам теплыми пальцами.
-Забудем. Точно забудем.
-А что бы ты хотела?
-Не забывать.
-А что нужно, чтобы не забывать? - в темноте она слышала, что он улыбается.
-Напоминать друг другу.
-Давай будем напоминать, - он положил руку ей на плечо и потянул под одеяло.
-Только напоминать надо часто, а то забудем, - не успокаивалась Лота.
-Давай часто. Раз в неделю, например.
-Нет, чаще.
-А как?
-Ежедневно...
В следующие дни она напомнила ему два раза - какой хороший был день, какой хороший день, какой хороший.
А потом перестала. Она все время о нем вспоминала, об этом первом хорошем-хорошем дне с дорогой, лагерем, подъемом по Чертовой лестнице, о ночи на матрасе, о том, что ее за Птицу без разговоров выдали замуж. Но ей не хотелось надоедать ему словами. А сам он не заговорил об этом - ни разу.
Но Лота и не думала обижаться. Во-первых, у них теперь была тайна, о которой знали они двое.
Во-вторых, обстановка располагала к благоприятной взаимности.
На природе два человека сближаются быстро и без усилий.
На воле, где небо низкое с увесистыми, плотными тучами, бегущими к морю. С холодным, всюду проникающим ветром. Где человек хочет спрятаться от природы подальше, укрыться от нее понадежнее. Греть руки у маленького костра. Сидеть в пальто возле печки кирпичной или железной печки-буржуйки. Природа захлестывает с головой, как волнующееся море. Все просто. Один замерз, другой продрог. Туман, вещи отсыревают, свечи парафиновые вот-вот кончатся, в доме темно. Какая-то птица кричит в кустах жалобно и протяжно, словно хочет о чем-то предупредить. А вместе не страшно - переплетаться, срастаться, делить тепло поровну. То руку устроить поудобнее, то ногу. Греться друг о друга, пережидая холодные ночи.
Решать ничего не надо, все уже и так решилось само собой с самого начала.
Через неделю Лота вспомнила Москву и удивилась: неужели она могла спать как-то иначе?
Глава шестая
Тайник
Быт обустраивали по пунктам: отмывка посуды, приведение в порядок кухни, отчистка обеденного стола, удаление наиболее выдающихся клубов паутины, подметание полов во всех помещениях, обустройство ночлега. Многоножки, пауки и мыши спешно покидали гостеприимную и относительно сухую сень полузаброшенного человечьего жилья.
-Да, пипл, развели мы тут с вами пастораль, - усмехался Птица.- Курс социальной адаптации!
Но недовольства в его голосе не чувствовалось. Он замешал в банке глину и пытался замазать щели в увечной печке. Лота показала ему свои руки: на правой ладони вздулась крупная мозоль - выпуклый прозрачный волдырь, а кожа на указательном пальце была до крови содрана брезентовым поводом от уздечки: лошадь мотнула головой, а Лота пыталась ее удержать. Происхождение некоторых царапин и ссадин она не могла, да и не пыталась объяснить. Однажды обнаружила на лбу спекшуюся корку - след от поджившей раны. Как, когда возникла эта рана?! Лота ничего не заметила. На все эти мелочи она не обращала внимания, не чувствуя ни боли, ни саднения.