Она видит в окошко, как его ведет в поводу лесник Дима, пожилой мужчина лет сорока с фиолетовыми наколками на пальцах - "195?".
В ее рюкзаке - запасные трусы, свитер, Линина икона, рассыпанные кофейные зерна и атлас автомобильных дорог Украины, который ей на прощанье подарил Герцог. Есть еще сложенный пополам листок в клетку с телефонными номерами в Харькове, но от сырости шариковая ручка поплыла.
Лота трогает голову: волосы свалялись и пахнут пеплом - придется коротко стричься или побрить их наголо. Ну и пусть. Не такой уж она любитель цивильных причесок.
Домой она не звонила много дней и понятия не имеет, когда позвонит.
Кутается в одеяло, от которого пахнет землей, ветром, водой и огнем - все первоэлементы коснулись его. Она обязательно должна увидеть, как чужой конь покроет их кобылу - это, наверное, будет что-то грандиозное, как в начале творения. Она никогда не видела, как трахаются лошади, она и лошадей-то раньше толком не видела.
Но животные не спешат. Не то что люди - думает Лота с усмешкой бывалой циничной особы. Можно подумать, что они вообще не замечают друг друга! Кобыла прядет ушами и нервно щиплет травку. Шкура у нее косматая, как у козы, лошади так не зарастают. Конь выглядит поприличнее: белый в мелкий черный горох. Некоторое время они мирно пасутся рядом, и не думая совокупляться. Из кухни доносится чей-то разлапистый храп. Кто-то бормочет, переживая события минувшего дня. Воздух светлеет. Лота мерзнет в своем тонком одеяле и, кажется, задремывает сидя. Последнее, что видит - конь подходит к ограде, выпускает из белого живота длинный черный шланг и мочится в траву. В тумане он выглядит страшным, как на рисунках Да Винчи.
(С этим видением у нее навсегда совпадет ощущение свободы и счастья, которое обещает быть вечным, но проходит почти моментально. Потом она узнала, что в июле кобылу продали на мясо - в деревню за перевал, где жили татары. Скорее всего, она не смогла понести или была слишком старой для этого дела. Но Лота так и не узнала, трахнул ее белый писающий конь или нет. До сих пор она иногда думает об этом, вспоминая то ранее утро - и повисает светлая, звенящая, ничем не заполняемая пустота).
Глава седьмая
Хмурый и его узоры
Мысленно Лота перебирала всех обитателей лесничества, силясь представить, кто из них может принадлежать к Братству воздуха. Она действовала почти на автомате: ведь это не ей, а Гите нужно было разыскать братьев, а сама она никогда не ставила перед собой такой задачи. Видимо, Гитины слова крепко засели у нее в голове. Но рассуждая о братстве, Гита так и не удосужилась сформулировать главные признаки, отличающие братьев. Все сводилось к тому, что их сила должна была ощущаться сама. И все же новых людей вокруг Лоты было так много, и сама жизнь настолько отличалась от привычной, что она не знала, когда действительно чувствует что-то особенное, а когда просто плывет на волнах новой реальности. В общем, оставалось только гадать.
Начинала она, как правило, с лесников.
Старший лесник - она называла его Хмурый, хотя у него имелось другое, более привычное для уха и менее выразительное имя - был настоящий уголовник. Он отбывал свой срок на Дальнем Востоке, хотя в это было трудно поверить, потому что обычно таких типов встречаешь в городских романсах, бульварных романах и желтой периодике, и уж никак не в повседневной жизни. Формально его на эту должность никто не назначал, просто он был старший по возрасту и хорошо знал горы. Штатным начальником был, скорее всего, кто-то другой - спортивный, подкачанный Игорек или тихий, неприметный Дима.
При Хмуром дальневосточный китобой "Звездный" все еще выходил в море - китовым мясом чукотские звероводы откармливали песцов, которых выращивали в совхозных вольерах. К вечеру "Звездный" возвращался, волоча за собой тушу кита, ее вытаскивали на берег, куда чукчи сбегались с ножами и ведрами. Из китового бока вырезали шматки жира, которые поселяне утаскивали домой, а кубиками, похожими на кусочки сахара, лакомились прямо возле туши.
Хмурый застал остатки этого прошедшего времени, его последние, уже холостые выхлопы.