Когда он откинулся, о совхозе рассказывали пустые звериные клетки да скелеты китов на берегу. Эти кости напоминали остовы кораблей: они вросли в землю и были видны за много километров.
Его странствия пролегали по Азии и Европе, он двигался вперед и вперед, перемещался туда и сюда, шел и шел, продвигаясь все дальше на запад и нигде не задерживаясь надолго: подворовывал, подторговывал, что-то куда-то перевозил в клетчатых тюках - словом, занимался коммерцией. Потом добрался до Крыма и устроился в лес. Видимо, у него имелась какая-то протекция.
Все в этом человеке воплощало собой звериный нрав, жестокость и неприкаянность. На всякий случай Лота все время следила за ним. Она смотрела на его грубые красные руки с одеревеневшими ногтями, как он этими руками все время что-то перебирает без какой-либо очевидной надобности - стаканы, пустые бутылки, ржавые подковы, гвозди, ножи... Что напоминали Лоте его глаза? Она сравнивала, рассматривая различные предметы. Нет, небо здесь было ни при чем. Может, камни? Тоже нет: глаза Хмурого не были ни холодными, ни неподвижными. Лота даже не была уверена, были ли они светлыми. Пожалуй, они напоминали ножи, но без свойственного ножам стального блеска. А потом она поняла: глаза его - две осы, которые опустились на что-то сладкое - конфету или мармелад, нервно поигрывают брюшками, то выпуская, то убирая жало, и всем своим видом предупреждают, что опасны.
В целом же лицо у него было хмурым и сосредоточенным, как будто он думал все время одну и ту же нескончаемую думу. Куда повлечет его эта дума, когда окажется додуманной, было неясно. Лоте казалось, что она видит намотанные на его теле километры, отделяющие Дальний Восток от Крыма - километры, которые он не проехал в поезде и не пролетел в самолете, а прополз ползком, вгрызаясь в землю, асфальт и камень своими железными зубами.
Он был еще не старый, но темные морщины на его большом лице были глубоки и выразительны, как племенные знаки.
Однажды Лота заметила, как он моется у коновязи, где висел единственный на весь кибуц деревенский умывальник. Фыркает, краснеет. Мылится, чешется. Майки на нем не было, а казалось - была: фиолетовая и голубая, в церквах и русалках, богатырях, крестах и драконах. Пятна солнца скользили по туловищу Хмурого, и из-за наколок казалось, что оно меняет цвет, как у хамелеона. Хмурый эти наколки любил. Наверное, так коллекционер любит свою коллекцию. Если его порасспросить, он бы наверняка объяснил, какая откуда взялась и что каждая из них означает. Присмотревшись попристальнее, на груди у Хмурого Лота увидела птицу - ворона, раскинувшего крылья, и следила теперь за ним с еще большим вниманием. По вечерам он обходил лесничество, бесшумно ступая огромными кирзачами. Иногда вырастал перед Лотой так внезапно, что она пугалась. В другой раз, остановившись напротив окна, уверенный, что его никто не видит, задирал тельняшку и рассматривал наколки в темном оконном стекле, как в зеркале. Воспоминания, как облака, пробегали по его лицу. У этого человека была своя судьба и свое прошлое, свои привычки и свой уклад, у него имелся даже свой шик, а вот была ли у него мечта? Лота в этом сомневалась - ничто в нем не указывало на то, что в глубине его души ютится нечто похожее. Лота опасалась людей, полностью лишенных мечты. Но была ли она права по отношению к Хмурому? Ей категорически не хотелось узнавать о преступлениях и тайнах, которые он в себе носил, они ее заранее ужасали: страшно было вообразить, какие монстры населяют этот бездонный колодец. Она подозревала, что он не слишком хитер и не любит мелкие пакости, но уж если на что-то решится, то это будет по-крупному. Иногда по его рту блуждала смутная улыбка, которая неизвестно, к чему относилась, и тогда меж темных, как сырое мясо, обветренных губ блистало золото, а сам он становился похож на обычного человека.
Но случалось это очень редко.
* * *
Утром первым делом бежали к лошадям: не издох ли кто за ночь? Чистили их в загоне специальными щетками, поили из ведер, засыпали в кормушки овес, а потом выгоняли на луг. Лесники оставили овес, сено, скребки и щетки, и седла с уздечками. Выпасных лугов было несколько на выбор. И все они были до странности не похожи на обычные равнинные луга и поляны. Один был круглый и слегка покатый, как будто подчинялся каким-то особым физическим законам: стоишь на нем, и мир слегка съезжает в сторону. Другой на вскидку казался обыкновенным подмосковным полем, но в центре торчали белые скалы, словно клыки или руины древнего храма, на которые под вечер опускались большие хищные птицы.
Сначала беспокоились - вдруг лошади разбегутся. Но лошади были смирные, и убегать никуда не собирались. А может, их тоже, как и Лоту, пугал лес, и они держались поближе к людям.