— Это не тебе решать! Ты ни секунды не потратил на эти строки!
— Они лживые! А правда в том, что умру, не оставив после себя совершенно ничего!
— Какая разница, лживые они или нет! Ты не имел права прикасаться к моему труду, — не в силах больше сдерживать в себе негодование, Изабель замахнулась, чтобы отвесить пощечину, но Рю перехватил ее занесенную руку и сжал запястье крепкой хваткой.
Выражение злобы в лице Рю рассеялось, оставив лишь слегка нахмуренные брови. Под пронизывающим взглядом голубых глаз, так и стремившихся донести что-то важное, что-то глубоко личное, Изабель несколько поумерила пыл и выжидательно притихла, не оказывая сопротивления.
— Я не достоин твоего труда, — негромко проговорил Рю с удрученным вздохом, — и даже твоего внимания.
Изабель смотрела на него, изумленно расширив глаза. Сердце в ее груди колотилось часто и сильно от признания, которое звучало именно так, как и должно было быть произнесено губами Рю Моретта — сдержанного, серьезного, запирающего свои чувства в сундуке под сотней замков.
Слова не выходили из головы и после возникшего молчания. В тишине, ставшей какой-то сакральной, раздавалось лишь учащенное дыхание двоих. С нервным содроганием, которое Изабель ощущала в мужской руке, сжимающей запястье, Рю ожидал ответа.
— А я все надеялась, что ты-то в этом городе умнее всех, — печально усмехнулась девушка.
Поистине, Иристэд был полон глупых людей. Живя на вине местного производства и народных забавах, город не знал забот, кроме нашествия вампиров. А освободившись и от этой напасти посредством печатей, лишился бдительности и напрочь погряз в озорстве и дурачестве. Изабель благодарила Дайодора — отца Рю за то, что все некогда причастные к клану сберегли рассудок трезвым. Глупцов в «сталь» не брали, — непреложное правило Дайодора Моретта, сохранившее остатки разума в Иристэде.
И надежду на исцеление от глупости.
Рю пронизывающе глядел на Изабель, стараясь проникнуть в самые затаенные уголки ее души, а затем нежно коснулся губами ее губ. Не успела девушка ответить, как он отстранился от ее лица и, выпустив из своей хватки, поспешно удалился из зала.
С раскрасневшимся от смущения лицом Изабель смотрела ему вслед, замерев в трепетном чувстве, хлынувшем к ее тронутому поцелуем сердцу.
Этой ночью сон не шел ни к кому, и она длилась в невообразимо давящем безмолвии. Треск камина в обеденном зале прерывало только тихое поскрипывание пера по бумаге. За общим столом, устроившись поодаль от братьев Мореттов, Изабель смотрела в одни листы рукописи, чтобы вывести текст новых. Расположившаяся рядом с ней Джосет хоть и не видела рождения новых строк подслеповатыми глазами, но определенно замечала тоску, сгустившуюся на душе у внучки.
За противоположным краем стола сидел Клайд. Прикрыв веки, пастор перебирал в руке четки, чтобы отмерить раздумьям неспешный ритм, однако проглядывающее в его движениях беспокойство давало знать, что прийти к плавности мысли он так и не смог.
Как четки помогали Клайду проложить путь к порядку в голове, так кинжал приводил Лироя к ясности чувств. Лениво играя с клинком, Лирой думал о том, что на деле Рю оказался лицемером похуже его самого, и испытывал по этому поводу мрачное довольство. «Так долго притесняя младшего брата, Рю оказался далеко не безгрешным», — сколько бы это умозаключение ни забавляло Лироя, он все равно не хотел ни потешаться над братом, ни проявлять к нему жалости.
Стремительное появление Амари оборвало установившуюся тишину. Девушка вбежала в зал с блестящими, как в горячке, глазами и второпях, не переводя дыхания, сообщила:
— Я только что видела, как Рю верхом на лошади умчался за ворота!
Ее сбивчивые в панике слова были встречены с поразительным безразличием. Лишь Изабель вскинула кудрявую голову и удивленно уставилась на Амари. Однако в ответ не издала ни звука.
Лирой продолжительно зевнул, ничуть не проникнувшись взволнованным состоянием подруги. Раз уж Рю наломал дров, так и пусть ступает себе на все четыре стороны.
— Почему вы ничего не делаете? — столкнувшись со всеобщей отчужденностью, Амари совершенно растерялась. — Рю может оказаться в опасности.
Клайд прекратил перебирать бусины четок и недовольно приоткрыл веки.
— Он сделал свой выбор, — холодно отозвался священник, впившись в Амари пристальным, жестоким взглядом стальных глаз.
— Он бы напуган!
— Он подставил под удар весь город! — в возмущении закричал Клайд, не желая принимать оправдания. Пастор Моретт никогда еще не проявлял себя таким непримиримым в вопросе прощения грехов.