Ослепленный бешенством, он ринулся из комнаты прочь. В груди клокотала бесконечная злоба, тело налилось жаром адского пламени, застилая рассудок. Рэндалл пытался догнать, что-то кричал вслед Лирою, но все застелила собою алая мгла.
— Как ты мог лгать мне? — резко развернулся к нему Лирой, едва сдерживая себя, чтобы не набросится на Рэна с горящими кулаками. — Как ты вообще мог скрывать от меня такое? У меня остался единственный человек, которому я мог доверять, но, оказалось… Ты… Я… — он не понимал уже, о ком говорил.
Лирой покидал Иристэд в состоянии душевной разбитости. Он больше не мог оставаться в плетущихся сетях интриг, окруженный предателями и в беспрестанном напоминании своей презренности. Он был отринут братьями, возлюбленной и даже самим собой в лице Рэндалла.
Лирой одичал. Перебиваясь с хлеба на кровь животных, он ослаб и побледнел еще более. Много сил он тратил бесплодно на неугасимую боль души, на жалость к себе, на досадное чувство собственной неполноценности, ведь жизнь могла быть полна счастья, не обрати судьба Лироя в вампирского урода.
Вскоре устав от голода и преследуемого всюду отчаянья, он распалился бессильным гневом и впервые за долгие годы вонзил клыки в человека, встав на путь нравственного падения вопреки склонности сдерживать жажду. Охотничий инстинкт взял верх — Лирой пил кровь убитого на тракте скитальца, приходил в блаженное беспамятство от полноты насыщения и все никак не мог взять в голову, почему отказывал себе в желании поддаться истинной природе демона.
Его глаза затянула чернота и отступила только с чувством сытости.
Вернувшись на постоялый двор, где Лирой оставался ночевать, как человек, привыкший к мягким подушкам и теплой постели, он присоединился к столу знатных имперцев, державших свой путь до Атроса, и заиграл с ними в кости, поставив на кон три золотых. Коротая вечер в веселости и хмелю, Лирой с азартом подхватывал их состязание круг за кругом, то умножая выигрыш, то претерпевая полное фиаско до последней монеты. А потому он не сразу заметил, как из темного угла зала за ним пристально наблюдал мужчина с мерцавшими золотом локонами.
Заметив на себе взгляд Лироя, Оберон приподнял подбородок и слегка улыбнулся, обрадованный разоблачению. Смех, выпивка, игра — все замелькало позади, как наваждение.
Некогда близкие друзья встретились снова.
— Что ты здесь делаешь? — зашипел Лирой, сурово нахмуривая брови. — Еще и так далеко от убежища.
— Слежу за тем, как ты справляешься, — беспечно ответил ему Оберон. Мягкий, ласковый и вместе с тем соблазнительный голос вампира растекался рекой горячего меда.
— Выглядишь неважно, — отметил Лирой с презрительной усмешкой.
Оберон посерел, казалось, с последнего столкновения он уменьшился, поскольку не горел былой силой, уверенностью, огнем сопротивления. Но это ничуть не умаляло его красоты, — вампир дразнил и распалял воображение смертных женщин, а то и некоторых мужчин своим пленительным очарованием, изящностью манер, неспешными движениями того, кого время не гнало.
— Признаться, когда я лишился части клана, это всерьез подкосило меня, но после я только утвердился в намерении забрать каждую каплю человеческой крови, — алые глаза Оберона возбужденно сверкнули. — Присоединяйся, Лирой, нас ждет достойное будущее без угнетения и нужды. Мы будем править вместе — ты, я, Венона. Как в старые времена. Ты наверняка еще помнишь вкус этой привязанности, признай, не таким уж гадким он был.
— Вынужден не согласиться.
— Да, я ошибся, — внезапно кивнул ему Оберон без тени иронии или нарочитой нежности, — заигрался в хозяина, но только потому, что ты позволял мне играть. А теперь мы оба выросли и все осознали. Я снова предлагаю тебе дружбу и даже больше — свое покровительство. Мы отлично ладили до тех пор, пока не впали в разногласия. Уверяю, с моей стороны подобного больше не повторится.
Речь Оберона звучала твердо и одушевленно вразрез его внешней немощности. Мысль о воссоединении наполнила вампира силой и даже придала живости глазам, и эти видимые перемены расположили Лироя — мало кто столь яро и искренне искал его общества.
— Не понимаю твоих сомнений, — поднялся Оберон, — пытаться убедить меня, что ты прикипел к людям после того, как разделался с одним из них на тракте, было бы глупо. Ты — охотник, они — жертвы, так распорядилась судьба. И я хотел бы видеть такого талантливого вампира, как ты, рядом с собой на троне.
— В качестве слуги?
— Я сказал «вампира», — улыбаясь, парировал Оберон. — Я завершу твое обращение, мы станем равными. Подумай от какого славного будущего ты отказываешься.