Но не успела Венона завершить обращение в монстра, настолько жуткого и несуразного, насколько безумной была фантазия ведьмы, как нож Изабель впился в чешуйчатый бок и вошел глубоко под ребра. Чудовище заверещало невыносимым криком, переливающимся женским голосом, и этой заминки хватило Амари, чтобы сорваться с места и вонзить кинжал ведьме в грудь.
Какой бы хитростью и проницательностью ни располагала Венона, вряд ли она ожидала от Изабель такого смелого шага, и, видя угрозу в Амари, совсем не думала, что гибель подберется с другой стороны.
Тяжело дыша от рывка и волнения, Амари смотрела, как подле ног кровью истекало тело женщины, — теперь лишь красоту ведьмы можно было назвать колдовской. Изабель уставилась на Венону отстраненным, но не имевшим ничего общего с потрясением взглядом.
Амари поняла этот взгляд.
— Изабель…
Сначала Клайд, теперь Рю — потери сдавливали сердце Амари не меньше, чем сердце Изабель, которая взрослела вместе с братьями и обрела с ними дружеские, а если не умалять, то самые что ни на есть семейные узы. Девушки стояли в безмолвии, не зная, что друг другу сказать, как выразить весь ужас того, что Рю давно был разорван вампирами, не похоронен в земле должным образом, не оплакан.
Чем глубже Амари приходила к осознанию, тем все более душа наполнялась чем-то мерзким, грязным, горьким.
— Найди Лироя, — голос Изабель звучал твердо вопреки ее скорбному чувству, — не дай ему открыть город.
Амари понимающе кивнула и без лишних слов покинула дворец. Защитить Иристэд — это все, что теперь она могла сделать для Рю.
В ту роковую ночь Рю умчался к Альвару в неугасимой решимости призвать его к ответу. Несясь через тьму, преодолевая густые заросли леса, Рю представлял, как вампир явится в заранее установленное ими время, чтобы зло поглумиться над наивностью Моретта, а такое стерпеть никак было нельзя. Предательство Альвара, разочарование в его дружелюбии отзывались внутри гневной досадой прежде всего на себя самого, на свою нестерпимую глупость.
Приближаясь к поляне, Рю все отчетливей рисовал себе облик Альвара посреди моря небесно-синих и белых цветов, названия которых по-прежнему оставались неизвестными, — высокий, стройный вампир, усмехался перед мысленным взором гнусной улыбкой на бледном лице с надменно приподнятым подбородком.
Но на месте ожидала совсем иная картина. Увидев ее, Рю застыл в замешательстве.
Под небом, усеянным звездами, в высокой траве, на которую набегал ветер шелестящими волнами, в землю вросли неподвижные фигуры с белыми лицами. Тишина и умиротворение леса придавали затаенным немым силуэтам лишь большей жути и диссонировали с рожденным в душе беспокойством.
— Рю, уходи! — отчаянный возглас разнесся над лугом.
Альвар задергался в плену вампиров, один из которых выбросил сильный удар, заставляя Альвара молчать.
— А вот и Моретт собственной персоной, — протянул глубокий бархатный баритон, и навстречу Рю с угрожающей неспешностью вышел мужчина. Даже во мраке можно было заметить едва уловимое мерцание рыжего цвета его собранных за спиною волос.
— Оставь его, Виктор, — голос Альвара звучал свирепым, но угасающим пламенем, настолько грозно, насколько позволяли силы, иссякнувшие в жестокой неволе. — Это приказ.
На что Виктор снисходительно окинул Альвара и скривил лицо, будто наблюдал самое омерзительное зрелище. В этом взгляде схлестнулись ненависть, презрение, брезгливость.
— Ты все еще не понял, что никто тебе больше не подчиняется, глупец?
И тут Рю наконец-таки начал соображать: Альвар непричастен к нашествию вампиров в Ночь греха и пламени. Он утратил свою власть, но все же остался верен договору с Рю. И теперь этот договор навис над ними орудием палача, что вот-вот накажет обе стороны сделки за предательство своего народа.
— Чего вы от меня хотите? — Рю храбрился, не теряя сердито насупленного лица, хотя у самого и затряслись поджилки.
— Можешь попытаться убедить нас принять тебя на службу Оберону, ничтожество, но от мысли позволить потомку наших вечных врагов приблизиться к лидеру и объединиться мне становится тошно.