— Что ты задумал, Клайд? — нахмурился де Бо, предчувствуя что-то недоброе.
— Послушайте меня все, это важно…
— Колокол смолк, — тихо прошелестел Лирой, когда окрестности Иристэда вдруг объяла глухая тишина, сквозь которую не сразу даже прорезался щебет ночных птиц.
Притаившись в черной тени скалы, Лирой лежал совершенно недвижим и наблюдал за заставой. В его голове строился план своих действий, в основном сводившийся к тому, как незаметно подобраться к воротам и избежать внимания засевших на аванпосте гвардейцев. К счастью, ночь была на его стороне и, покровительствуя Лирою, даровала возможность раствориться во тьме с ужасающей неразличимостью, стать призраком, мелькающим словно в пылу разыгравшейся фантазии. Лирой готов был выдвинуться вперед, не отступая от своей решимости.
— Значит, они ждут нас.
По правое плечо сидел Оберон. Сунув руку за пазуху плаща, он вынул предмет, напоминавший металлический шар, небольшой, но удобно вмещавшийся в ладонь, и протянул Лирою со злорадной улыбкой на губах.
— Чуть не забыл, привет от Альвара.
Шар оказался неожиданно тяжелее, чем Лирой рассчитывал, и, лишь повернув в руке, парень обнаружил вкрученный фитиль.
— Что это за потешная малышка? — усмехнулся Лирой.
— Эта малышка разнесет ворота в щеки, ты уж поаккуратней с ней. В свободное от обязательств время, иначе говоря, неприлично продолжительный срок Альвар изобретал адский порох; взрывная мощь немыслима. Хоть что-то полезное он оставил после себя.
Покрытые лесом скалы вновь погрузились в безмолвие. Ветер шелестел листвой деревьев, будто создавая обманчивое впечатление безмятежной ночи, усыпляя бдительность врага и позволяя застать его врасплох. Еще несколько минут Лирой сверлил взглядом заставу в поисках признаков чего-то необычного и, не найдя себе препятствий, поднялся.
— Сначала печать, затем порох, — в последний раз суммировал Оберон. — Пока все будут оглушены взрывом, врываетесь стремительно. В первую очередь займетесь выжившими и можно двигаться далее. Времени у нас до рассвета, после — дело за Веноной. Я предупредил ее еще три ночи назад.
— А если не успеем?
— Значит, в следующий раз наберем побольше пороха, — пожал плечами Оберон, не сменяя приподнятого настроения. — Но я все же рассчитываю завершить бой сегодня. И Лирой… — вдруг спохватился он, — нам не нужны те, кто знают охранное заклятье. Ну, ты понимаешь.
Раздавшийся в ответ смешок прозвучал зловеще. Убить Рю, Рэна и, возможно, Клайда, если тот не вздумает пропустить столь значимую заварушку, не представлялось Лирою невыполнимой задачей, когда все вышеперечисленные готовы были сделать с ним ровно то же самое.
— Надеюсь, ты будешь осторожен, — голос Оберона зазвучал неподдельной озабоченностью, — мне не хотелось бы терять тебя, особенно после нашего воссоединения. Впереди еще столько радости, которую нам предстоит пронести через годы этой удивительной дружбы.
Лирой остался впечатлен его искренностью, более того — крайне одухотворен тем, что являлся для Оберона не орудием достижения желаемого, а тем, кого ждут дома с трепетом и беспокойством.
Это чувство Лирой испытал впервые на своей памяти.
Однако нельзя больше терять крупицы драгоценного времени, когда каждая секунда приближала губительный рассвет. Лирой кивнул Оберону и, неся в руках адский порох, вышел на дело.
Город затаился в ожидании атаки и замолк, настороженно прислушиваясь к замершей округе; казалось, что каждая хвоинка кипарисов опасливо подрагивала в напряженном воздухе.
Рэн примостился на крепостной стене у главных ворот и с тихой грустью размышлял о том, как так получилось, что он стал сам себе врагом? Рэндалл или, как уже теперь известно, Лирой другой судьбы, порождение страшного колдовства, сомневавшееся в справедливости собственного существования, впервые не принял сторону настоящего прообраза. Совершивший достаточно преступлений, причинивший боль множеству людей и подглядевший в ведьмовских зеркалах, как могло быть иначе, он не хотел больше причинять горе, сбегать из тюрем и томиться в них снова или вовсе погибнуть за идею, полностью им отрицаемую.
Рэндалл не выступил бы против семьи ради господства расы, к которой принадлежал более, чем к человеческой. Он понимал, какой ценный дар обрел, покинув зазеркалье, и планировал распорядиться вторым шансом по совести. Поэтому теперь сидел на крепостной стене, весь обратившись в слух, и предвкушал вот-вот внимать сигнальному звону колокола.