— Здесь есть место только одному Лирою Моретту, что скажешь? — оскалился Лирой, ликуя возможности избавиться от предавшей его копии.
— Тогда это место не твое, — яростно пробасил Рэн подобно громовому раскату, — мальчишка, наделавший глупостей сполна.
В черных глазах Лироя сверкнул голод, и вот уже в следующее мгновение Рэндалл крестом развел перед собой мечи, с силой парируя атаку. Оттолкнув противника на пару шагов, Рэн перешел в ожесточенное наступление, не дожидаясь, пока Лирой сам ринется в бой. Вращаясь вихрем атаками с двух рук, Рэндалл притеснил Лироя к стене каменной ограды, — отступать стало некуда. В загнанном положении противник предпринял попытку нанести урон сбоку, но Рэн, отразив удар, легким взмахом рассек бровь Лироя и тут же совершил внезапную подсечку с разворота, повалив его с ног.
— Не умеешь выбирать ни друзей, ни противников, сопляк, — пророкотал Рэндалл, громко харкнув на землю, — за мной солидная фора и бо́льший опыт.
Лирой торопливо поднялся и, раззадоренный поражением, устремился в атаку. Рэндалл успешно отражал его выпады, словно предугадывая каждое действие, а затем так мощно саданул по клинкам Лироя, что лишил того равновесия.
— Отступаем! — в пылу сражения и шуме закипавшей крови Рэн не сразу распознал крики. — Всем отступать!
Гвардейцы разбегались в стороны, не прекращая оглядываться на врага, которого застигло секундное замешательство.
Вампиры готовы были праздновать триумф, но Рэндалл беспокоился не о том, — он знал, что предвещало отступление и не на шутку заволновался. Ушей достиг стук лошадиных копыт по брусчатке, чем ближе он становился, тем меньше у Рэна оставалось времени уйти. Поддавшись какому-то неведомому инстинкту, он схватил Лироя за плечи и незамедлительно отпрыгнул вглубь переулка за секунду до того, как все вокруг возгорелось огнем.
По дороге на лошади мчался Клайд, неся за собой хвост всепоглощающего пламени.
Вероятно, огонь, не знавший ни зла, ни добра, настиг раненых, отрезая для них все шансы спастись, но Клайд летел с твердой верой, что должен был предотвратить бо́льшее число жертв, застав вампиров врасплох своим появлением. Он не думал о подстерегавшей его каре, о грехе, что несла уничтожающая магия. Клайд молился, чтобы скорее рассеялся мрак, все закончилось и сгинуло в прошлом.
Кто-то среди врага, хранивший при себе алхимический порох, канул в пламени и произвел чудовищный гром; взрывная волна догнала Клайда и сбросила с лошади. Божьим покровительством не убившись на месте, Клайд только повредил себе ногу, однако боль затерялась среди страха, нахлынувшего с внезапным падением, и ярого стремления избавить людей от натиска тьмы.
Клайд бросал потоки пламени до изнеможения. Усталость сковала его конечности и даже мысли, но Клайд готов был израсходовать всего себя до последней капли магии.
Где-то вновь зазвенела сталь, вселяя в тело приток мощи. Гвардейцы вступили в бой с выжившими вампирами, зародив в душе Клайда новую надежду и силы.
Оберон навис над Амари, опираясь на уцелевшую руку, и жадно вдыхал возле нее воздух, уловив нечто, достойное внимания больше, чем собственное увечье.
— Мне знаком этот запах, Лирой смердит им насквозь, — с ненавистью прохрипел Оберон. — Ты и представить себе не можешь, как сильно меня это бесит.
— Кажется, наши чувства взаимны.
Амари взяла Оберона за затылок плотным обхватом и нанесла ошеломляющий удар головой в лицо. Цепляя с земли оружие, она лихо сбросила с себя вампира и, перевернув его на спину, оказалась сверху. Оберон попробовал ударить Амари когтями, но смог только порезать плечо. Острое жжение, поразившее тело, взбудоражило в сердце гнев, и Амари с силой самозабвенного бешенства пригвоздила руку Оберона кинжалом к земле. Поднявшись над поверженным вампиром, занесла меч.
— Я всего лишь хотел лучшего для своего народа, неужели ты на моем месте не сделала бы того же? — захрипел Оберон с холодившей душу злобой. — Ты не луч света во тьме, маленькая убийца. Я по запаху чую, что твои руки по локоть в крови, от которой тебе не отмыться.
Амари крепко сжала рукоять меча обеими руками, готовая бесповоротно вонзить клинок. Ее разум накрыло затмение, не подпуская слова Оберона; возможно, в них таилась хитрая уловка, способная подорвать уверенность.
— Моя смерть ничего не изменит, ты будешь жить, пожираемая ненавистью к возлюбленному предателю, медленно угасая от мук разбитого сердца…