Пребывая в невеселых мыслях, Клайд собирался вернуться к тушению пожара, однако заметил в шагах тридцати от себя фигуру, завернутую в неприметный серый балахон, и замер на месте. Сердце похолодело, когда взгляд столкнулся с лицом старца, — видеть Эймери, облаченного не в яркие шелка, оказалось непривычно. Клайд ощутил угрозу от прибывшего мага, невзирая на то, что к казни готовил себя загодя и считал ее справедливой.
Хромая, Клайд шел, опираясь на палку, и боль в бедре, сопровождавшая каждый его шаг, напоминала о скором облегчении. Эймери глядел на бывшего протеже сухо и неподвижно, словно прежде не знал с ним знакомства. Клайд предстал в некотором волнении от снедавшей его неизвестности: позволит ли старец ему объясниться или каждый следующий миг мог оказаться конечным?
— Ты знал о последствиях, — низко промолвил Эймери, сгущая тучу на душе Клайда.
— Да. И нисколько не жалею о содеянном.
— Совет вынес приговор.
— Понимаю, — кивнул Клайд, внешне сохраняя непоколебимое спокойствие.
Эймери замолк. В рыжем сиянии пламени лицо старца выглядело устрашающе, либо таковым его видел Клайд в ожидании кары.
— Но кое-кто воспользовался правом вето.
Услышанное поразило Клайда до секундного умопомрачения. Он совершенно ничего не слышал и не замечал вокруг себя, пытаясь осмыслить слова старца, произнесенные с такой обыденностью, будто подобные исключения имели место быть на постоянной основе.
— Эймери… — Клайд не мог вернуть дар речи в изумлении, — благодарю…
— Не я, Клайд, — строго отрезал тот.
Перед мысленным взором возник образ отца и его неприветливый взгляд серых глаз, не смягчившийся ни на минуту во время судьбоносного возражения.
— Теперь вы в расчете, — подвел черту Эймери. — Он сохранил тебе жизнь, но лишь раз. Цени этот дар.
Клайд будто помутился рассудком, он не был уверен, что все происходило взаправду. А когда не обнаружил рядом с собой старца, еще больше засомневался в умственном здравии.
Но все случилось именно так, как он увидел и услышал, без фантазии.
Глава 20
Искупление
Лирой не раскаивался. Хотя чего, если не раскаянья, больше всего ждешь от преступника, запертого наедине со своими мыслями? Лирой не был обременен муками совести, но и заключению не сопротивлялся. Он сидел стесненный цепями, никогда прежде не представлявшими для него препятствия, и безропотно проживал один долгий день за другим. Чтобы признать вину, ему недоставало осознания, а все, что он пока осознавал, — только свое поражение.
Овевающий кожу холод и мрак камеры одолевали и душу Лироя. Пахло мелкой каменной пылью и плесенью. Изредка монотонные тюремные будни разбавляли подслушанные через дверное окошко разговоры стражей. Так удалось узнать о не сходившей в городе волне восторгов, вызванной огненосным Клайдом-спасителем, и о том, что войска Аклэртона высадились на территории Балисарды, и долго сдерживаемая война начала набирать обороты, захлестнув берега королевства кровью.
В один из таких дней, когда слух Лироя был особенно навострен, он услышал раздающийся по коридору неровный шаг, и вскоре в дверном окошке, обнесенном железными прутьями, возникло лицо Клайда. Оттого Лирою показался шаг таким странным: брат ходил тяжело, опираясь на трость.
Некоторое время Клайд молчал, похоже, не зная, с чего начать разговор, и после раздумий негромко промолвил:
— Надеюсь, ты уже понимаешь, что совершил.
Лирой отвел в сторону взгляд. Он ощущал напряжение и даже если бы каждый день своего заточения размышлял лишь о нравственности, не признался бы Клайду об этом, не дал бы повода думать о себе хорошо.
— Как Амари? — осведомился в ответ Лирой, не проявляя признаков интереса. Хотя глупо было лгать себе, что судьба девушки не беспокоила его больше собственной.
— Увы, не ищет с тобой встречи.
Разумеется. Лирой давно уяснил: Амари не из тех дам, что слепо следуют зову своих чувств, но, признаться, куда приятнее ему было бы сейчас видеть обратное — чтобы девушка, определенно сохранившая к нему еще частицу тепла, явилась сама.
— А Рю?
Клайд затих. Не успел он озвучить ответ, как Лирой сделал это вместо него:
— Не говори. Неверное, рад, что я на своем месте.
Услышанные из своих уст слова даже не пробудили внутри гнева. «Да, — смиренно повторил Лирой в мыслях, — все на своем месте».
— Ты можешь исповедаться мне. Я стою перед тобой не только как служитель бога, но и как твой брат.