Глеб откашлялся и вернул своему лицу спокойное выражение.
— Но я пришел не по личному делу, а скорее по делам семьи. Могу ли я обратиться к вам, как к специалисту?
— Да, конечно. Простите, не мои манеры? Желаете чай? Кофе в этом доме не приветствуется, и потому я вам его не предлагаю.
— Спасибо, не нужно.
Глеб Антонович неспешно осмотрел кабинет.
— У вас здесь ничего так. Уютно.
— Спасибо. Итак, какая помощь вам требуется? — решил я перейти к делу.
Парень на несколько секунд замялся, словно подбирая слова. А затем произнес:
— Знаете, Павел Филиппович, я давно искал человека, который может помочь моей семье. И вот сегодня, когда увидел, как вы ловко и жестко поставили на место Бону, я понял, что лучше всего обратиться именно к вам. У моего отца имеются некоторые проблемы. По одному старому делу, что тянется еще со времен Смуты. Знаете, тогда батюшка еще был… точнее, когда он еще не стал аристократом.
— Понимаю, — нейтрально отозвался я.
— Мой отец не родился дворянином, — нехотя пояснил парень и стало понятно, что ему было неприятно об этом говорить. — Он был выходцем из приюта. Не имел ни титула, ни денег. Да и времена были тяжелые. Тогда отец хотел стать промышленником. Объединился с другом детства, чтобы выкупить старую мануфактуру. Батюшка занял у этого самого приятеля немного денег и написал расписку с обязательством деньги вернуть. Только расписка оказалась хитро составлена.
— Индексационный возврат, — догадался я, и парень кивнул:
— Так и есть. Тогда это право только вступило в силу, никто не думал, что через десять-пятнадцать лет все так круто изменится.
Индексакционный возврат означал не просто возврат суммы, которую занимал человек. На момент погашения долг пересчитывался с учетом инфляции и возвращался займодавцу по покупательской стоимости. Такие расписки в Смуту были рискованными для обеих сторон, потому что курс имперского рубля, который в те времена не был подкреплен золотом, мог делать бешеные скачки за сутки. И как отыгрывать позиции и уходить в плюс, позволяя заемщику вернуть меньшую сумму, так и загнать заемщика в натуральную кабалу. Само собой работало это только среди граждан и на банки не распространялось. Закон вступил в силу как пробный, но в те времена властители о нем быстро забыли, и вспомнили только несколько лет назад. И подобные расписки быстро были отменены.
— Что было дальше? — уточнил я.
— Дальше отцов займодавец пошел по кривой дорожке и угодил на каторгу. Там и сгинул. Было заявлено, что он умер. А недавно в городе объявился. Восстановился в правах и потребовал долг.
— В настоящую стоимость мануфактуры, — заключил я.
— Только нет уже той мануфактуры, — ответил гость. — В конце Смуты батюшка решил стать дворянином, поступил на государеву службу, и все предприятия пришлось продать.
Я кивнул. Во время Смуты, правило получения дворянства было двояким. С одной стороны, можно было купить титул вместе с должностью, с другой же выбирая членство в обществе аристократов, человеку приходилось избавляться от предприятий, которые ему принадлежали. Чаще всего, это делалось в пользу человека, который помогал промышленнику получить титул. Часть предприятий продавалась определенному подданному за цену намного ниже рыночной. Сам же новый владелец оставался хозяином только на бумаге.
После окончания Смуты купить титул стало сложнее. Но новая Императорская семья открыла целую ветвь нового дворянства. Желающий мог передать все предприятия в государево управление, оставив за собой при этом пост главного управляющего. И получить место в каком-нибудь совете или министерстве. А предыдущие сделки с продажей предприятий по цене ниже рыночной были оспорены представителями Империи в суде, признаны ничтожными, а владельцы таких предприятий, и реальные и «по документам» отправились на каторгу. Это стало хорошим знаком для остальных, и старая схема получения титула быстро перестала существовать.
— Сейчас у отца попросту нет такой суммы, — закончил гость.
Я кивнул:
— Хорошо. Пусть ваш батюшка приходит ко мне с копией расписки, и мы подумаем, что можно сделать.
На лице гостя проступила робкая неуверенная улыбка, которая неожиданно ему шла:
— Правда поможете, Павел Филиппович?
— Попытаюсь помочь, — поправил его я. — Стопроцентных гарантий я дать не могу.
— Этого уже достаточно, — заверил меня Глеб Антонович. — Я передам ваши слова батюшке.