Когда она решилась-таки оторвать свой костлявый зад от кожи дивана и вернуться в гостиный зал, то первым, что бросилось ей в глаза, привыкшие к дымному полумраку ресторанного холла, был невыносимый свет за столиком подруги. Как зеркало на солнце, сияла та, сияла и прижимала к уху мобильник.
– Тётя Соня, – с торжеством в голосе обратился к ней сын подруги, новоиспечённый выпускник так называемой базовой школы, – нам с мамой придётся свалить.
– Я ещё не отобедала, – с ухмылкой ответила тётя.
– Вот и обедайте, – парировал Миша, – мама три порции мороженого заказала. Обедайте.
– Сейчас, Сонечка, – шепнула ей подруга, чуть отведя на секунду телефон, – Серёжа звонит.
– Нашёлся зайка, – с сарказмом протянула Соня и одним движением перемешала содержимое своей тарелки до консистенции пюре.
– Прости, Сонечка, – серебром прозвенел в воздухе счастливый голос Кати, – ты кушай. Я счёт оплатила, тебе кофе принесут, – задыхаясь, тараторила сияющая подруга, и, казалось, что она вот-вот воспарит.
– Какой кофе? – взбрыкнула Соня и вытаращила глаза.
– По-турецки, – брякнул сын подруги и выпрыгнул из-за стола.– Мы уходим, –он потянул мать за рукав и прикрикнул на неё, –мы спешим!
– Сонечка, я тебе завтра всё объясню. Прощай, милая. Спасибо тебе, – смутилась подруга.
– Нет уж, потрудись сейчас, – вспыхнула Соня.
– Умоляю, – взмолилась подруга и прильнула к сыну, – Серёжа нам сделал сюрприз. Мы сейчас же выезжаем на экскурсию в Старый замок. Прости, нет и минуты, – на ходу бросила она и умчалась за руку с сыном.
Соня откинулась на стуле и опять напружинила волосы. Жёлтая роза склонила тяжёлую голландскую голову прямо к её плечу, словно собиралась рыдать цветочными слезами и напитывать маслом Сонину блузку.
– Отвянь, дура, – возмутилась Соня и отодвинула на самый край стола свою тарелку.
XV
Июнь загорается тысячами ароматных цветочных венчиков на лугах. Солнце золотит каждую травинку, каждый листик. Как же невыносимо тяжело погрузиться по уши в конспекты, когда нос так и тянется к приоткрытому окну, чтобы вдохнуть запахи разнотравья и напитаться солнечной манной.
Но абитуриент колледжа информационных технологий и программирования Михаил не отрывает лицо от учебников. Он морщит лоб и потирает нос, чтобы тот предательски не заморочил его просветлённый знаниями мозг благовониями лета.
Мама проникла в его комнату и дверь не затворила. Она оставила на комоде поднос, уставленный тарелками и блюдцами, и расстелила на компьютерном столе салфетку, по краям которой были вышиты кроваво-красные маки. Эти маки с поникшими головками и серебристым пушком на стеблях – творение маминых рук из далекого прошлого, когда Миша ещё не родился, но папа уже делал для этого всё возможное.
– Я принесла тебе обед, милый, – прошептала она и поцеловала Мишкин затылок. Её руки обвили плечи сына.
– Спасибо, – буркнул он, не отрывая глаз от новенького макбука.
– Поешь и отнеси на кухню. Если захочешь кофе, свари сам, ладно? Я с ног валюсь, пойду посплю, а то круги какие-то чёрные перед глазами.
– Я с Толиком кофе попью. Ок?
– С Толиком? – удивилась мама.
– У меня конса через час. Вот поем и побегу. Но ты спи, закрою тебя.
– Консультация? Сегодня?
– Мам, ты что, забыла? Завтра последний экзамен, – Миша вздохнул и рывком отъехал на стуле от письменного стола.
– А… – лицо матери помрачнело, – забыла. Неожиданно быстро.
– Да не волнуйся ты так! – взбодрил он мать.– Английский –мой любимый предмет, ты же знаешь.
– А, – она затаила дыхание, но после недолгого молчания призналась, – забыла.
– Мам, иди спи, – с тревогой сказал Миша и сдвинул брови к переносице, – ты выглядишь не айс. Ужин я сам организую. Сгоняю за лапшой и роллами. Отец любит палками трапезничать. Ок?
– Ок, – улыбнулась она удивительной призрачной улыбкой и поплыла к выходу.
К ужину мама так и не вышла, она лежала в своей двуспальной кровати лицом в подушку и молчала. Посуду мыл сам Мишка и молоко грел на плите в турке для кофе, чтобы напоить маму. «Наверное, вирус подхватила», – думал он, параллельно спрягая в голове английские глаголы. Вечер неспешно одевал небо тёмными пеленами, за окном сгущался воздух, уставшие автомобили со шмелиным жужжанием проносились мимо Мишкиного элитного дома, вросшего корнями в бетон неподалёку от центральной линии метро.
От глаголов его отвлёк стук открывающейся входной двери и сквознячок, скользнувший по голым ногам. Мишка бросился в прихожую, не закрыв кран и даже не промокнув рук, покрытых мыльной пеной.
В распахнутой двери в нестерпимо белом свете стоял его отец в перекошенном пиджаке и мятых брюках, глаза его были красными, он хлопал ресницами, а к груди его припала мама. Она в лиловом пеньюаре казалась невесомой и как будто полупрозрачной, словно облако. Чудилось, что нестерпимо белый свет исходит именно от неё, а не от неоновых огоньков потолка. Мишка щурился, щурился и тоже захлопал ресницами.