Мишка умчался, уже действительно воодушевленный, в свою комнату и через мгновение вернулся, подскакивая на носках и протягивая чёрные корочки с рисунком черепа.
– И тут мерзость, – процедил отец и скрылся за дверью, на ходу напомнив, –и маме ни слова.
Мишка улыбался про себя и думал, завязывая шнурки новых туфель, какая всё-таки у него классная семья.
XVI
Холодный ветер треплет разомлевшие в июньском солнце листики берёз, подпирающих своими вершинами крышу Катиного дома и протягивающих ветви-руки к её окну. Катя под одеялом сжалась в комочек и не хочет вставать. Её утро ещё не началось, оно дремлет на потолке спальни и ежится в лунках уснувшего на целый день светильника.
Но не всегда соседи берегут утренний сон друг друга. Вот и сейчас жилец нижнего этажа пронзил ремонтным жужжанием пол и стены Катиной спальни. Она вздрогнула и распахнула глаза во всю ширь. Её тут же накрыло чувство долга. Надо сварить куриный суп и к нему лапшу, надо затеять стирку, надо перемыть блюдца старинного сервиза, который за стеклом итальянского буфета не делает ничего, только блестит бесценным фарфором… Надо, надо, надо… Надо позвонить Мишке. У него же экзамен! Слава Богу, последний! Последний? Катя побледнела, спина её покрылась холодным потом. Последний. Она вспорхнула и тут же осела. Нижний ящик комода, где хранятся документы и деньги на оперативные расходы, оказался выдвинут почти до половины, из него выползали накидка её лилового пеньюара и шёлковые гольфы.
«Не может быть», – пронеслось у неё в голове.
Катя с трудом поднялась и дотянулась до ящика. Деньги? Деньги, сложенные в клатч из кожи скаты, никто не тронул, а вот паспорта её не было. Не было ни её паспорта, ни паспорта Серёжи. Ужасная догадка невидимой змеёй обвила Катю, и та села на пол. Колени дрожали, дрожали и ресницы. «Договор», – прошептала она и побледнела ещё больше.
Телефонный звонок заставил её сердце точно подпрыгнуть к самому потолку, и Катя окончательно проснулась. Она ощутила голодную пустоту в животе и нехотя поднесла трубку к уху.
– Привет, дорогая, – зазвенел голос Сони, – ты же знаешь, я всё помню.
– Привет, – выдавила из себя Катя, – рада тебе.
– Так уж и рада? – Соня усмехнулась, и в голосе её начали проступать стальные нотки.– У нас с тобой договор. И я желаю немедленно приступить.
– Соня, прошу, не рви мои последние нервы. У Миши сегодня экзамен.
– Последний экзамен, –жёстко напомнила Соня, – последний.
– Давай я позвоню тебе позже, а то так кушать хочется, и голова болит… – попыталась отговориться Катя. Но не тут-то было.
– Если ты бросишь трубку, я тут же приеду. Или Сергею позвоню. Или то и другое.
– Соня, – взмолилась Катя.
– У меня сегодня отгул, – заметила победившая собеседница и вздохнула с облегчением, – видишь, как я всё помню.
Голод умчался прочь, как только Катя намазала маслом ломоть хлеба, к горлу тут же подступила тошнота. Она закрыла глаза, опустила голову на стол, на свои руки, и прислушалась. Кровь стучала в висках с гулом штормовой волны, но раза три стукнет – и замирает, откатит и молчит. Надо было донести эту никчёмную тяжёлую голову до подушки. Пусть утопится в синтетическом лебяжьем пуху. Катя направилась в спальню, с трудом вдыхая воздух родного дома, а в никчёмной голове повторялись снова и снова три стука, которые сменялись звенящей тишиной. «А! – догадалась в мыслях Катя.– Это договор! До-го-вор. До-го-вор».
Стук в висках прервал звонок Мишки. Она закрыла глаза, упала на постель и слабым голосом ответила в трубку:
– Сыночек…
– Мам! Ты щас упадёшь! – вопил сыночек в трубку мобильного.– Я, считай, в колледже. У меня опять десять, мам!
– Сыночек… – только повторила Катя и улыбнулась.
– Ты рада, мам? Меня бомбит эмоциями. Я готов взлететь и лететь домой, в твоё окно.
– Да.
– Я просто… Мам, мы с парнями погуляем, ок? Ты не против?
– Да, сыночек, – всплакнула мама и открыла глаза, которые будто превратились в чёрные жемчужины.– Иди, – выдохнула она, и чёрные жемчужины заблестели влажным перламутром, – иди.
– Мам?..
– Сыночек…
XVII
Соня стянула плёночную маску с лица и нахмурила брови. Зеркало опять врёт. Она моложе и прекраснее всех, и белее, и, вообще, фигура у неё девичья, почти девичья. Соня закусила губы и отшвырнула косметичку – со вчерашнего дня грим раздражал её. Только пудры мазнула один слой на нос и щёки и духи. Без французского аромата она не покидала свой дом ни при каких обстоятельствах, но сегодня она смотрела на коробку с зелёной«Шанелью» с отвращением, казалось, в зрачках её блеснули гневные огоньки.