— А, ну-ка, напиши: «Самому классному декану», — усы Губкина растянулись в самодовольную ухмылку, пухлые пальцы зачесали гладко выбритый подбородок. — А на втором: «Самому лучшему семьянину». А на третьем: «Самому-самому Юрию».
Дама засмеялась, при наклоне головы схватившись за шляпку. Карина боялась улыбаться, сжимая насилу рот. Еще одно отчисление она бы не пережила, тем более по такой идиотской причине.
— Скромный вы человек, Юрий Петрович, — улыбнулся парень и схватил три имбирных кругляша и тюбик с глазурью. — Похвально.
— А то, — деловито хмыкнул тот. — Государственный муж все-таки.
— Государственный, — дама хихикнула. — Мой ты муж, не выпендривайся.
Легкий толчок в круглый бок осадил профессора. Глаза пристыженно опустились. Карина не выдержала — смешок слетел с губ.
— Зайкин, и на четвертом напиши, пожалуйста: «Самому нехвастливому Губкину».
Он послушно закивал, не отвлекаясь от работы.
— Девушка, можно нам еще три кекса с ананасами, три с черносливом и коробочку печенья.
Карина натянула полиэтиленовую перчатку на одну руку, а второй схватила бумажный пакет, чтобы накидать туда выпечки.
— С ананасами шесть возьми, — шепнул Губкин.
— Молчи, ты на диете, — упреком ответила жена.
— Когда еще такого поедим, — мужчина не успокаивался. — Диета подождет. После Зайкинской выпечки все равно ничего в глотку не лезет.
Парень зарумянился, словив подмигивание профессора. Карина тоже испытала укол гордости, будто это она натренировала Зайкина так стряпать, а сама добавила еще три кекса к ананасовым, после того, как дама безнадежно махнула рукой, перестав сопротивляться.
Они расплатились, и девушка вручила им пакет с кексами и печеньем. Пряники Зайкин передал отдельно лично в руки Юрию Петровичу.
— Ох, спасибо.
Искренняя улыбка озарила всегда по-профессорски хмурое лицо мужчины. Довольный серый взгляд вчитывался в глазурный текст на каждом прянике.
— На здоровье, — Зайкин пышел радостью, сиял как единственный фонарь в ночном переулке, был таким же тонким и длинным, и со временем разгорался сильнее.
— Ну, не прощаемся, — кивнул декан и повел супругу к паназиатской экзотике напротив.
После Губкиных подходили другие знакомые Зайкина, которых Карина не знала: молодые и не очень мужчины и женщины, подростки, дети. Каждый спрашивал о чем-нибудь своем. «Как ему на всех памяти и сил хватает», — удивлялась про себя девушка. Ей в университете и ленте новостей информации было завались, а он еще столько же получал от других людей, если не больше. И не уставал им улыбаться, задавать вопросы, интересоваться делами. Приходили подписчицы, с которыми он, видимо, хорошо общался в онлайне. У них тоже нашлись свои темы.
Девушка за ним с тоской наблюдала, вспоминала, что рассказывала о нем Полина. Он и на нее находил силы, изображал влюбленность и интерес. Сестренка ничуть не сомневалась. Порой Карину настигала паранойя, что Зайкин вовсе не имитирует, а, действительно, влюбляется. Морально она к этому готовилась, как будет одинокой тенью на их свадьбе, потом несчастной нянькой их детей, а в конце останется никому не нужной обузой, за которой им придется ухаживать из жалости. Работа не позволила ей углубиться в черноту собственных страхов.
Они сами не заметили, как образовалась очередь. Оба старались все делать быстро, болтовня Зайкина и желание посетителей все внимательно рассмотреть на витрине тормозили обслуживание. Люди спокойно стояли в колонне, поглядывали по сторонам и галдели.
Карина первой увидела в конце однокурсников: Настену, Игнатьеву с Гогой, Иванова и Самойлову. Настена пришла в новом платье, выбирала которое явно не сама, скорее с Игнатьевой. Яркий розовый хорошо шел ее круглому лицу с белой кожей. Черные волосы она заплела в элегантный пучок, пышный и волнистый.
На Карининых глазах к ним пристроился Варданян. За руку его держала стройная чернобровая красавица с птичьим лицом и кошачьими когтями. Она озиралась по сторонам так, словно искала добычу, было похоже, что просто плохо видела. Друзьям своего парня девушка улыбалась искренне и во всю ширь треугольного лица. На Настену смотрела по-особенному, уже не щурилась, таила в уголках глаз что-то непроницаемое. А та на нее глядеть боялась, быстро уводила взгляд в сторону и теребила подол платья, стягивая ткань в кулак. Варданян сутулился, улыбался наигранно, и боялся пересекаться взглядами с кем бы то ни было, потому потупил свой в пол. Волна неловкости быстро докатилась до Карины через длинную очередь.
— Два лимонных маффина, пожалуйста, — сказала следующая в очереди.