Карина улыбнулась. Себе она выбрала апельсиновые спагетти и обычный американо.
– О, ты видела, кстати, у Линдси новый клип вышел, – восторженно воскликнула сестренка, отбросив меню и схватив телефон. – Блин, жду не дождусь ее концерта!
Старшая приготовилась слушать оды кумиру. Полина обожала американскую скрипачку, которая далеко вышла за рамки своего жанра и теперь продавала альбомы и давала концерты по всему миру. Девчонка мечтала о такой же славе и просто восхищалась талантом звезды. Она и на скрипке захотела научиться играть после того, как впервые увидела клип Линдси Стерлинг. Карина ей на день рождения подарила билеты на концерт. Полина уже почти год ждала этого события.
Только новым клипом дело не ограничилось. Пришлось пересматривать музыкальные видео, сто раз уже просмотренные. Но Карине нравилось. Нравилось наблюдать за увлеченной сестрой и разделять с ней мечты о полных концертных залах, гастролях и толпах фанатов по всей планете.
Обед оказался вкусным, но невероятных гастрономических впечатлений набрать не удалось. Продукты, из которых готовились блюда, оказались простыми и всем знакомыми на вкус, просто сочетались странно, но, в целом, «ничего мозговзрывающего», как выразилась сестренка, пробуя свекольный ролл. Это описание подходило ко всем блюдам молекулярной кухни, по крайне мере, тем, что они отведали. Обе согласились, что такое можно и не повторять. Одного раза вполне хватило, чтобы проставить галочку в плане собственной жизни: молекулярная кухня – выполнено.
Карина первая подошла к вешалке, чтобы забрать верхнюю одежду. Передавая сестре ее куртку, она заметила, как вещь поизносилась, выцвела и потеряла упругость формы.
– А это что? – девушка подергала за рукав куртки, указывая на протертость, которая стала дырой и с каждым разом все расширялась.
– А че такого? – недоумевала сестра, застегивая кнопки. – Ну, дырка и дырка. Ты же сама тоже все детство в рваном проходила.
Она сунула руки в карманы и ссутулилась. Карина прекрасно помнила, как ходила в дырявых вещах, стесняясь смотреть людям в глаза. Плохая одежда заставляла ее думать, что она хуже. Хуже тех, кто ходит в новом и модном. Родители всегда экономили на одежде, называя себя аскетами. Набожные и услужливые, они полагали, что эти деньги полезнее потратить на благое дело, и каждый месяц жертвовали церкви по несколько тысяч в приоритет над всем остальным. «Бог ведь просто так не смилостивиться, а дочь может походить и в рванье», – бесилась про себя девушка.
– А че ты молчишь? Пошли.
Карина повела ее за рваный рукав к торговому центру напротив.
Толпа других покупателей тянула их к входу с вращающимися дверями, как очень медленная центрифуга, которая впускала здравомыслящих людей, а выпускала внутри уже зомбированных шопоголиков. Полина тоже от входа переменилась в настроении, уставившись на витрину бутика верхней одежды.
Она перемерила штук пятнадцать точно, причем всех видов: и кожанки, и дутики, и плащи, и пальто, а в конце выбрала то, что схватила первым: кожаную куртку с молнией наискосок темно-зеленого цвета. Ей шло все.
Полина росла настоящей красавицей. Живость оливковых глаз и грациозность стройной фигуры легко влюбляли в себя с первого взгляда. Она была светлее сестры по тону кожи и волос. Карине всегда казалось, что это свет еще не испорченной души так ее обелял.
Девчонка крутилась в окружении зеркал, как диско-шар, излучая восторг. В кашемировом пальто с лисьим воротом она казалась совсем взрослой и элегантной. В розовом дутом пуховике – романтичной кокеткой. В строгом сером плаще – деловой особой. В расстегнутой кожанке – дерзкой пацанкой.
Карина, наблюдая за ней, с ужасом осознала, что девчонка уже стала девушкой. Раньше бы сказали: «невестой на выданье». А ей было всего шестнадцать.
Когда они гуляли вместе по улицам и кафе, парни и мужчины заглядывались на них, особенно на Полину. Карина ревновала. Сестру ко всем остальным. Ей хотелось ее закутать, накрыть собой и никому не отдавать, чтобы ни один подонок не посмел испортить ей жизнь. Но она понимала, что девчонке нравится это внимание, и, более того, оно ей нужно. Она сама раньше страдала от недостатка мужского интереса к ней. Женская привлекательность терялась в вечно неподходящей по фасону и размеру одежде из секонд-хенда или, того хуже, от подросших дочерей подруг матери. На это накладывалась сверху въевшаяся в походку и каждый жест пристыженность, которую она скрывала под пеленой мнимого высокомерия и хладнокровности. Дома ее стыдили родители за каждую неудачу или неловкий поступок, а в школе – одноклассники за бедность и неотесанность.