— Пошла! — ткнул один грубо в спину, в сторону состава, и женщина шагнула, высоко задрав юбку, в товарный вагон для скота, уцепилась за поручни, а дочери бросились к ней последний раз обнять и вытолкнуть прочь, уберечь мать от неволи, понимая, ради них она решилась на отчаянный шаг. Но вцепилась до побелевших костяшек пальцев в проём вагона, удержалась, когда внезапно дёрнулся состав, и все откачнулись и попадали. Осталась со своими кровиночками плоть от плоти. Обняла крепко, прижала к груди, покатилась судьба под колёса…
Везли в вагонах для скота и обращались, как со скотом. В углу вагона вместо туалета стояло корыто и все — молодые мужчины и женщины вынуждены были ходить туда на глазах друг у друга. Когда небольшие запасы продуктов закончились, люди начали падать в обморок от голода, духоты и смрада. И только после этого, на стоянках им стали выдавать миску баланды и тонкий кусочек хлеба в день.
На одной из стоянок, мать нашла заскорузлую от грязи и коровьих лепёшек бечёвку, отмыла в дождевой луже, распустила на тонкие верёвки, продела в петли и дыры от пуговиц на блузке. Заплела с молитвой тугой косой под самое горло… Залатала израненную душу, спрятала от чужих глаз тело.
Месяц были в пути, голодали, ночами согревали друг друга, болели. Сначала их привезли в пересыльный лагерь, где они прошли санобработку, оставили отпечатки пальцев, получили рабочие удостоверения и прямоугольные нашивки: на синем фоне белые буквы «OST», которые должны были носить на груди. Скоро мать ожидало новое испытание — невольничий рынок. Хозяин мебельной фабрики сразу выбрал из толпы Ольгу, затем ещё десяток молодых и здоровых, и с ними Катю, отодвинув мать в сторону. Мать упала перед ним на колени, умоляя не разлучать с дочерями. Ползая в пыли, обнимала сапоги немца, целовала руки ненавистного врага, забыв про гордость, лишь бы остаться рядом с девочками, защитить, уберечь, заслонить собой. И трескалась, рвалась, расползалась натянутая суровой бечёвкой тонкая ткань на её груди… Упросила.
Их привезли в местечко между Котбусом и Франкфуртом на Одере. Поселили в наспех сколоченный барак, — умывальник, длинный ряд двуярусных нар с матрасами и подушками набитыми соломой, вместе, уже хорошо. Вставали затемно, работали на мебельной фабрике по двенадцать часов в сутки — сбивали ящики для снарядов, стелили в них стружку и солому, что бы мягко лежать было бомбам, которые потом полетят в их отцов и братьев. Что было тяжелее — физический труд от темна до темна или это знание, о котором старались не только не говорить, но даже и не думать?
Прошло почти семьдесят лет с той поры, но сегодня, к концу жизни Ольга каждую ночь встречала там, на чужбине, она не могла отделаться от навязчивых воспоминаний, не могла думать ни о чём другом. И могла найти покоя, не разрешив для себя очень важный вопрос: открыть свою тайну родным или унести с собой в могилу…
Герман сидел на скамье в парке своего родового поместья и лениво просматривал утренние газеты. Было чудесное сентябрьское воскресное утро. С озера дул лёгкий, порывистый ветерок. На балконе старинного особняка девятилетняя Грета заигрывала со своим красивым кузеном и маленьким зеркальцем пускала солнечных зайчиков в его «королевское» лицо. Герман обладал лицом, считающимся эстетическим идеалом — угловатым по своей структуре: области щёк, лба и подбородка были сильно выражены. Бледная кожа и голубые глаза резко контрастировали с черным цветом его длинных волос.
Сначала Герман улыбался и, прикрыв глаза, великодушно ждал, когда девочка наиграется, погладывая в колонку новостей. Одно из сообщений привело его в невероятное возбуждение. Герман раздраженно махнул кузине рукой, порывисто встал со скамьи и, отвернувшись, внимательно вчитался в текст: «Министерство иностранных дел Германии получило информацию от музея «Suermondt-Ludwig-Museum» в Аахане о том, что картины немецких художников, которые считались пропавшими после войны, обнаружены в художественном музее города Симферополя, в Крыму. Музей не собирается вести переговоры о реституции (возвращении) 87 картин, поскольку это не предусмотрено действующим законодательством. Куратор выставки «Галерея теней» «Suermondt-Ludwig-Museum» Филипп Беккер назвал неожиданную находку замечательным событием. По его словам, о возвращении речь не идёт. «Главное — знать, где картины, что они существуют и что с ними всё в порядке».
Замечательно! Столько времени посвятить поискам пропавших фамильных полотен, быть так близко к их обретению — и услышать резюме этого Беккера из Галереи теней! Нет уж, дудки! Не тебе распоряжаться судьбой чужих картин! Теперь они стоят в десятки раз дороже!