— С кем бороться, с дьяволом?
— В общем-то, да. Со своим — внутренним.
— И как же с ним справиться?
— Договориться.
— У, как у вас всё сложно, София! Сочувствую вам.
— А у вас просто? Завидую вам…
— Вот вы сказали, что подпадать под его обаяние бесперспективно. Почему? Вы — девушка симпатичная, образованная. Чем не пара Герману?
— К тому же не глупая. Поэтому и понимаю, что перспектива призрачна. Вы его видели? Красив, богат, умён, избалован хорошей жизнью, к тому же иностранец. Нет, здесь только один вариант — если его посадят и если только в нашу тюрьму. Где-то неподалёку, к примеру, в окрестностях Симферополя. Я бы, как жена декабриста, носила ему тогда сухари и похлёбку, носки вязала, ждала бы верно.
— Не получится. Если ваш друг окажется преступником, им займётся Интерпол, и его выдворят из нашей страны. Так что сухарики будете грызть в одиночку, уважаемая София.
— В одиночной камере?
— Это зависит от вашего поведения. Будете с нами сотрудничать — грызть вам сухарики дома с чаем у телевизора. А в противном случае я ничего не обещаю.
— Понятно, о противном случае говорить противно. Не будем. Я согласна сотрудничать с родной милицией. Не вопрос. Обязуюсь и — как там? — зуб даю, замётано! Вы можете уже выключить свой диктофончик — батарейка садится.
— Весёлая вы девушка, София. С вами интересно. Жаль, что уже приехали.
— Вас куда — в отделение милиции, гражданин начальник?
— Не ёрничайте, София. Остановитесь за светофором. Завтра с утра жду вас в следственном отделе. Вот по этому адресу.
Игорь Леонидович положил на торпеду свою визитку. София притормозила, открыла сумочку, достала свою визитку и протянула ему:
— А это вам наше алаверды. Непременно загляну к вам с утреца на кофеек. Правда, я люблю кофе в постель, но ради вас сделаю исключение. До завтра. Берегите себя. Кстати, конспиратор вы никакой. Я вас ещё у отеля за-ментила.
— Вот чертовка, — улыбнулся Игорь Леонидович и поспешил домой.
Ему понравилась девушка и совсем не хотелось, чтобы она оказалась сообщницей преступника.
После беспокойной ночи Павел решил остаться у друга — отдохнуть, принять душ. До обеда проспал, как Илья Муромец, и какое-то смутное, непривычное чувство тревоги выбросило его из царства Морфея резко, без перехода. Павел встал на ноги и даже сразу не понял, где находится. Посмотрел в окно. На лужайке Валера, Костя и Витёк, хозяин дома, у мангала жарят шашлыки. Рядом — красный пластиковый столик, на котором белеют тарелки с пучками редиса, лука, петрушки. На пожухлой зимней траве — ящик с пивом. Павел спустился с мансарды и, пройдя два лестничных пролёта, оказался в просторном, обитом дубом холле. Открыл шкаф, нашёл свою куртку, набросил на плечи и вышел во двор. От костра доносился аппетитный запах жареного мяса.
— Б-братуха, у т-тебя хороший нюх, вовремя п-проснулся! — широко улыбнулся друг детства Витёк, так и не справившийся со своим заиканием, после пережитой трагедии в детском возрасте.
Костя снимал с огня очередной шампур, раскладывал мясо по тарелкам.
— Мужики, я поеду, — засуетился, извиняясь, Павел. — Вы тут без меня. Завтра загляну.
— Д-да ты чего? Что з-за спешка? Давай по п-пивку, по шашлычку. Усп-п-еешь поехать.
— Нет, не могу. Дед ждёт. Обещал я ему.
— Д-да, ладно, т-ты гонишь. — Витька даже лицо обиженное сделал. — П-п-подождёт твой дед. Куда д-денется? Сядь, п-поешь нормально с нами. Т-ты чё?
Павел подошёл к нему вплотную, посмотрел в глаза.
— Куда денется, говоришь? Ему восемьдесят девять, умереть может в любую минуту. И я себе не прощу, если чужой закроет моему деду глаза. Понял, да? А шашлыков пожрать я всегда с вами успею. Не обижайтесь, пацаны.
— Правильно, пусть валит, нам больше достанется, — откупоривая бутылки с пивом, коротко произнёс Костя.
Павел по очереди пожал всем руки и зашагал к воротам. Валера пошёл за ним.
— Э, а т-ты то куда? — спросил Витька.
— Отвезу.
Валера сел в Витькин джип, догнал Павла за воротами:
— Такси на Дубровку заказывали?
Всю дорогу молчали. Только из динамиков рвался голос Расторгуева: «Комбат, батяня, батяня, комбат…»
— Спасибо, брат. Давай, до завтра.
Павел крепко пожал другу руку и, выпрыгнув из машины, поспешил к калитке. Сердце учащённо билось, предчувствуя беду. Бегом пересёк двор, взметнулся на крыльцо, рванул на себя входную дверь. И тут же выскочил на улицу. Протяжный, нечеловеческий звук, родившийся где-то внизу живота, поднялся стремительно и безудержно к горлу и вырвался наружу. Павел сжал кулаки и несколько раз с силой ударил ими о стену дома. И с этим животным криком, с ударами невыносимая боль вышла из него, стало возможным дышать и мыслить. Вернулся в дом.