— Мам, и не мог испытывать. Не твой он отец. Твоим биологическим отцом, был хозяин мебельной фабрики, немец Пауль, у которого наши бабушки в Германии работали.
Мария остановилась, посмотрела удивлённым и не доверчивым взглядом на дочь:
— Не может быть! Кто тебе это сказал?
— Бабушка. Она сама мне призналась. И взяла с меня обещание никому не говорить до её смерти.
— Но почему не мне? Почему тебе сказала?
— Думаю, что мне сказать ей было легче. Я спровоцировала её, когда выбрала немецкий для работы, когда с Германом начала общаться. Она и решила, что надо сказать, если бы не это, возможно никто и никогда не узнал бы её тайну. Она сама старалась всё забыть и у неё почти получилось. Ты меня всё пытала, что у меня с Германом было, и зачем я к нему в Мюнхен улетала. А не было ничего с Германом. И не в Мюнхен я летала, а в Берлин с сестрой твоей старшей, Евой познакомиться. Мы и встретились. А вы думали, что я в Мюнхене и Павел туда примчался за мной. Ну и я потом к нему подъехала. Всё, пошли домой, чайку попьём, согреемся, я тебе фотки Евы покажу, расскажу всё, — тормошила одеревеневшую мать София. Та стояла и невидящими глазами смотрела сквозь дочь.
— Мама, застудимся, пошли! — потянула за рукав. Давай, пошли, дома вместе поплачем, — видя, как покатились слёзы по щекам матери, сказала София.
Вошли в квартиру, но дома уже не плакалось. Мужчины играли в шахматы, Екатерина Сидоровна, устроившись в низком глубоком старом кресле, вязала пинетки для будущего новорожденного, — теперь, после ухода сестры, она жила в семье племянницы. Сначала сопротивлялась, не хотела стеснять, говорила, что ей одной спокойнее. Но ясно, что это были отговорки, и как можно было оставить в одиночестве родного человека? Прожив всю жизнь рядом с сестрой и, похоронив её, сухонькая старушка выглядела маленьким беспомощным ребёнком-сиротой. София в первый же день предложила её забрать к себе с Павлом в загородный дом, на природу. Но Мария убедила, что у них в городе ей будет лучше. В доме Софии и Павла, безусловно, комфортно и много места, но одиноко, какой смысл заменять её одиночество в родных стенах на одиночество в чужих? Ребята до вечера на работе, а здесь, в квартире, служившей и рабочей студией, они с мужем находились постоянно. Под стенкой стояли в три ряда картины, зал надвое разделяли полки с книгами, в углу музыкальный центр и компьютер, посреди зала — мольберт. А кроме хозяев ещё одна живая душа — канарейка в клетке поёт, заливается! Хочешь её слушай, хочешь — музыку. И гарантия, что всегда не одна. Это было главное. И Екатерина Сидоровна согласилась на переезд. Положа руку на сердце, она уж и сама собралась вслед за сестрой с горя и тоски, а теперь появилась надежда пожить, правнуков увидеть.
Мать с дочерью вошли в зал, занеся с улицы свежесть мороза, первого снега и, ясно уловимую перемену в настроении. Мужчины вопросительно посмотрели на них, оторвавшись на мгновение от шахмат. Екатерина Сидоровна подхватилась и засеменила на кухню ставить чайник, вынесла на блюде пирожки, блины, конфеты. Когда уселись все за круглым столом, София посмотрела на мать: может, ты сама скажешь? — Нет, — отрицательно махнула головой Мария и взялась разливать чай.
— Я должна вам сообщить кое-что, — начала София. — Бабушка, незадолго до своего ухода открыла мне секрет и я дала слово, что не расскажу о нём, пока она жива. Сегодня сорок дней, согласно поверью, последний день её душа здесь, рядом с нами и всё слышит. Со всеми прощается. Я хочу, чтобы душа моей бабушки успокоилась и поднялась как можно выше, ничем не омрачённая, в том числе и этой тайной, которую она всю жизнь хранила. София немного помолчала, собравшись с мыслями. Все взгляды были устремлены на неё, никто не притронулся к чаю.
— Да что же за секреты могли быть у Оленьки? Она всю жизнь у нас на виду, жила праведно, никому зла не принесла, худого слова не сказала! — не выдержала Екатерина Сидоровна.
— Правильно, бабушка! Так и было, она не принесла. Но ей… Вы вместе батрачили в Германии, помнишь, вашего хозяина фабрики Пауля?
— Хорошо помню, деточка, и хотелось бы забыть, да как же забыть такое?
— Однажды Пауль изнасиловал её. От него родилась моя мама. Это я хотела сегодня сказать. И ещё. Я тогда, в июле, летала в Берлин, а не в Мюнхен, на встречу с дочерью Пауля, Евой. И сегодня хочу показать вам фотографии, и рассказать всё, что знаю о маминой семье по линии отца. Или почти всё, — поспешила поправиться она. Мне стало интересно, ну это же важно, знать о своих корнях, — как бы оправдывалась София. Но об одном человеке, она точно не хотела рассказывать ни сегодня, ни в будущем!