— Вот это новость! — озадаченно почесал бороду Александр Сергеевич. — Ну-с, Марья Паулевна, так вас теперь называть? — Как всегда в своём амплуа, с ёрничал он, — что скажете в своё оправдание? И какой сюрприз ещё вы мне преподнесёте под занавес жизни?
— Здесь, как бы вопрос вообще не ко мне, — медленно, с паузами и без улыбки, и давая понять, что не поддерживает его шутливого настроения, ответила Мария. — Скажу, что мне неприятно и горько узнать такое о себе. И для меня сейчас не важно, кто он был — русский, немец, монгол, татарин. Узнать, что ты родилась не от любви, а появилась нежеланной у изнасилованной матери, вот это для меня главная печаль.
— Вот, поди ж ты, какой малюсенький сперматозоид, а сколько может натворить! — хохотнул Александр Сергеевич, снова пытаясь сгладить, перевести в другое русло не простую для жены новость.
— Ага, — подал голос Павел, — из такого малюсенького и Наполеон появился.
— Ну, скажем, сегодня для нас актуальнее, Гитлер.
— Да, что ж такое? — вспыхнула Мария. Забросай теперь меня каменьями! — и встала из-за стола, с гордо поднятой головой, прошествовала в свою комнату.
— Заметили, какая у нашей мамы осанка? Сразу видно, арийская кровь! Как я раньше не догадался! — снова не удержался от остроты Александр Сергеевич. И не хотели, но все улыбнулись, сбросив копившееся напряжение. София укоризненно посмотрела на отца, как на расшалившегося малыша и пошла в комнату вслед за матерью.
Смех смехом, но Александра Сергеевича, — еврея, поцарапал вдруг открывшийся факт происхождения жены. Неприятная мысль, тенью скользнула и оставила свой шлейф надолго: «Да, гены, гены! Пальцем не сотрёшь».
Вволю наплакавшись, Мария вышла из своей комнаты с подпухшими веками и тенями под глазами. Александр Сергеевич поднялся навстречу, обнял жену:
— Не грусти, Машенька! Какая теперь разница, в любви ли, в ненависти тебя зачали, главное, что всё — таки, ты родилась и живёшь! Жизнь хоть и без упаковки с бантом, но всё равно огромный подарок! Подумай, тебя вообще не было бы, если бы не дерзкий Пауль! Вот оказывается в кого ты такая смелая и сильная! А мы понять не могли, — Ольга Сидоровна была тихий ангел, тот, кого мы считали отцом, вообще, как отшельник жил, молчун и тихушник, просидел в своей будке наедине с кучей обуви.
— Давай-ка дочка, — обратился к Софии, — расскажи, про родственничков мамы, как тебя встретили и вообще всё выкладывай, нам не терпится узнать.
— Тогда папа, неси сюда свой ноутбук, я вам сначала переписку нашу с Евой покажу, — первые наши письма. И фотографии, конечно. Это уже история и скажу откровенно, интересная.
— Отлично! Я считаю, это хорошая новость, Мария! — просмотрев все письма и снимки, выслушав дочь, сделал вывод Александр Сергеевич. У нас давно всё идёт хорошо, но кое-что мимо. А теперь у тебя есть старшая сестра, разбирающаяся и ценящая искусство! Это же, отличный подарок для тебя, Маша. Мы пригласим её в гости, покажем Крым, провезём по южному берегу, выйдем на яхте в море, накормим, напоим, а на десерт — твои картины. Затем она пригласит в гости тебя. И наверняка не откажется помочь организовать твою выставку в Берлине. Ваня Кривошеин делал выставку в Париже, а ты не слабее его. Почему твои мечты должны сбываться у других? Как думаешь? И потом мы сказочно разбогатеем, набьём наши карманы евриками, станем, наконец, капиталистами.
— Да, не плохая мысль, — согласилась Мария. Я тоже об этом сразу подумала. Действительно, почему нет? Я же не претендую на наследство так называемого отца, которое он оставил Еве, а хочу получить адекватную цену за свой труд, своё мастерство. Идея сделать выставку в Берлине мне нравится! Пусть не скоро, через два-три года, я подготовлюсь, язык подучу, Соня поможет. Ладно, Паулевна так Паулевна, — подвела черту Мария. Она уже была там, в Берлине, на своей персональной выставке, глаза лучились радостью, морщинки разгладились, на щеках появился румянец. Нежданно — негаданно перед ней замаячили новые возможности и это давало второе дыхание и желание жить и творить с удвоенной энергией.
— А мы тебя не Паулевна, мы на русский лад называть тебя будем, — Павловна! — заявил муж. Видишь, дорогая, нет худа без добра. И печаль и радость нам жизнь даёт в одном флаконе! И тёмное и светлое. Главное, не зацикливаться на своём тёмном. Принять его, как родную часть своего и снова стремиться к светлой своей части.