– Василиса… – шепчет он мне в губы. – Маленькая моя…
И опять целует. И я решаю подыграть ему. Обнимаю за шею. Давид довольно смотрит на меня.
Не сводя с него взгляда, я облизываю его губы, потом слегка засасываю нижнюю губу. Давид хрипит и натягивает тонкую ткань трусиков в кулак. Что он собирается делать? Не рвать же их, надеюсь?
Решаю не дожидаться его дальнейших действий. Обхватываю губами его нижнюю губу. Сначала слегка, едва ощутимо. По выражению его лица вижу, что ему нравится.
Он отпускает мои трусики и я уже слышу характерный звук бляшки ремня.
И тогда я впиваюсь в его губу со всей мочи. Во рту сразу же металлический вкус. И хриплый крик оглушает комнату.
Давид вскакивает с меня и хватается за губу. По подбородку уже течет струйка крови.
Вытираю ладонью свои губы и тоже замечаю на пальцах красные следы.
– Дура! – кричит Давид. – Ты ебнулась? Ах, сука, как больно-то.
Удерживая руку у губы, выбегает из комнаты. Я быстренько встаю, поправляю трусики и сбитый лифчик. Застегиваю пуговицы на платье, которые уже успел расстегнуть Давид.
Выхожу из комнаты и направляюсь к себе. Спрятаться! Пока он не вернулся. Закрыться на ключ!
– Ну-ка, стой! – слышу в спину и быстрые тяжелые шаги.
Давид хватает меня за предплечье и разворачивает к себе. Прижимает салфетку к губе. Салфетка моментально становится алой.
– Ты меня инвалидом сделать хочешь? Или импотентом? – зло сверкает глазами.
– О, это было бы замечательно! Я о втором варианте, – отвечаю я, пытаясь вывернуть руку из его захвата. А он лишь крепче сжимает пальцы.
Вижу, как ходят желваки на его скулах.
– Ты знаешь, что я могу… – буквально рычит он.
– Я тоже могу, – не даю договорить ему и он ошарашено смотрит на меня. – Я могу рассказать все твоим родителям. Огорчить их. Наверное, Тимур Олеговичу не очень понравится, что его сын обманывает его. Как думаешь, Давид?
Смотрю на него, приподняв бровь. Он дышит так, что ноздри раздуваются.
– Выметайся! – он толкает меня и я чуть не стукаюсь о стену. – Я разрываю договор! Никаких неустоек! Убирайся из моего дома! Бумаги на развод пришлют тебе уже завтра.
Разворачивается, чтобы уйти, но я останавливаю его:
– Нет, – произношу твердо. – Теперь я не хочу разрывать этот дурацкий договор! Мне нужны эти деньги! И я их получу!
Давид разворачивается и идет ко мне.
– Что ты сказала? – убирает салфетку ото рта и я сама пугаюсь того, что только что сотворила. С ужасом смотрю на опухшую губу.
– Что я не хочу расторгать договор, – говорю уже не так смело. – Я готова терпеть тебя. С одни условием.
– Ну-ка, – усмехается он.
– Что ты оставишь эти свои попытки.
– Какие попытки? – он продолжает усмехаться, видя мое смущение.
Я молчу.
– Ну же, Василиса, – говорит вкрадчиво, – надо уметь четко обозначать свои желания. И свои условия. Мне пока ничего непонятно. Что не так? Может быть, это?
И он проводит пальцами по моим скулам.
– Или вот это? – не сводит с меня взгляда и пальцами, едва касаясь, обводит вокруг одной из грудей.
Бью его по руке и он легко убирает ее.
– Или это? – и тут он резко просовывает руку мне между ног. Но сразу же убирает. Я даже не успеваю защититься.
– Я не буду спать с тобой, Давид, – выпаливаю я и отворачиваюсь.
– Уверена?
Что?! Да, что он о себе возомнил?!
– Ты обещаешь? – произношу вслух. – Напомню тебе, что у нас договор. Я год исполняю роль твоей жены. Без постели. Ты не трогаешь меня. Я не трогаю тебя.
– Да, но я передумал. Я найду кого-нибудь попроще, – приподнимает бровь и опять прижимает салфетку к губе.
– А я не передумала. И, если ты откажешься от договора, я все расскажу твоим родителям!
– Зачем тебе это? – удивленно произносит он. – Ты же не была в восторге от этой идеи. Я помню. Все провернула твоя шустрая сестричка. Почему сейчас твое мнение поменялось?
– Мне нужны деньги, – вздыхаю. – Я хочу в этом году, все-таки, поступить в университет.
– Деньги – тлен, – смеется он.
– Тебе легко так говорить, живя вот так, – обвожу взглядом его дом и он замолкает.
– Ладно, – тычет в меня указательным пальцем. – Но учти, я превращу твою жизнь в ад. Обещаю.
Меня прошибает холодным потом, но я стараюсь не показывать испуга.
– Я не люблю, когда мне ставят условия, – продолжает он. – И ты еще пожалеешь об этом.
Разворачивается и уходит. А я так и стою у стены, не в силах пошевелиться.