Выбрать главу

Константин Большаков

Девушки

…Или я одна тебе отдана…

Цесаревна Елисавета Петровна
Страсть водила смычком по лесу На пробор причесанных и вовсе лысых сердец А у загрустившей сумеречно пальцы укололись, Надевая хрупкие грезы брачных колец.
Окуная в изгибы вечера узкие плечи, Плакала долго и хрупко, совсем одна. А вечер смотрел, как упорно мечется. Смычок страсти, будто пьяница с грузного сна.
И ей шептали, что кто-то фиалок у рва Нарывал и бросал подножием рифм Что ее душа — элементарная алгебра, А слезы — нулевой логарифм.
Что раздеты грезы, и фиолетово-сумеречно Наструнили стаканы ленно вина, А она уронила в страстном шуме речь, Плакала долго, хрупко, совсем одна.

«Луна плескалась, плескалась долго в истерике…»

Луна плескалась, плескалась долго в истерике Моторы таяли, жужжа, как оводы, И в синее облако с контуром Америки От города гордо метнулся багровый дым.
А там, где гасли в складках синего бархата, Скользя, как аэро, фейерверки из звезд, В стеклянные скаты крыш десятиэтажных архонтов Пролить электричеством безжалостный тост.
И в порывах рокота и в нервах ветра Металось сладострастье, как тяжелый штандарт, Где у прохожей женщины из грудей янтарем Cordon Vert'а Сквозь корсет проступало желанье, как азарт.
А в забытой сумраком лунной лысине, Где эластично рявкнуло, пролетая, авто, Сутуло сгорбясь, сердито высится Ожидающая улица в мужском пальто.

«Вы вялое сердце разрезали…»

Сердце разрежьте,

Я не скажу ничего.

К. Большаков
…Вы вялое сердце разрезали И душу выжали, как лимон, И ко мне, задумавшемуся Цезарю Вы подносите новый Рубикон.
Ах не ступит нога вчерашнего гаера На дрожащие ступени мгновений. У меня Вчера на ладони вечность растаяла. А сегодня обязательство завтрашнего дня.
И нищему городу в обледенелые горсти Я подаю, как мелочь, мой запудренный плач, А на обнаженном сердце, как на мускулистом торсе Играет устало безликий палач.

«Весна, изысканность мужского туалета…»

Весна, изысканность мужского туалета. Безукоризненность, как смокинг, вешних трав, А мне — моя печаль журчаньем триолета Струится золотом в янтарность Vin de grave
Кинематограф слов, улыбок и признаний, Стремительный побег ажурных вечеров И абрис полночи на золотом стакане, Как гонг, картавое гортанно серебро,
И электричество мелькнувших взоров, Пронзительный рассвет раскрытых глаз. Весь Ваш подошв я от до зеркала пробора.? Гримасник милых поз, безмолвно-хрупкий час.