Вы постепенно приходите в себя: отпускаете меня, вытираете глаза рукавом, говорите какую-то ерунду о том, что вам ужасно неловко.
Не нужно, Женя. Все хорошо, и я, даже, кажется, счастлив.
Знать, что вы плачете обо мне.
Глава 6
06.07.1942
Ташкент, ДК Союза Художников
Я. П. Овчаренко (И. Приблудный )
Пианист в гимнастерке рыдал, как девчонка, Ильф обнимал его, утешая. Приблудный смотрел на это круглыми глазами. Потом обошел их как по невидимой окружности и, обнаружив, что и у Ильфа глаза на мокром месте, констатировал:
– Какие все «цензура» чувствительные…. ой! Ты чего?! – локоть Ширяевца врезался Ваньке под ребра. С учетом разницы в габаритах тычок получился весьма ощутимым.
– Заткнись и прояви тактичность, – прошипел товарищ.
Прибудный вытаращил глаза и позволил Сашке отбуксировать себя за колонну. Странно, но над Ильфом и его приятелем больше никогда не смеялся – все «проявляли тактичность», хотя картина была весьма забавной. Ваньку особенно веселил дикий контраст между обычной сдержанностью журналиста и вот этим его идиотски-счастливым выражением лица.
То, что нашлось существо, желающее его обнимать, было удивительно само по себе.
Приблудному вдруг почудился туманный петербургский сентябрь и тонкая, стройная фигура Сережи Есенина у ворот гостиницы: «Чего ты приперся, шельма! Я не хочу тебя видеть! Тоже мне ученик! Не мог на похороны прийти!..»
Настроение испортилось.
– Ладно, пусть их, – проворчал Ванька. – Надеюсь, теперь Илья перестанет страдать, что от него братья бегают, – заметив живой интерес в глазах Ширяевца, он принялся рассказывать.
Краем глаза он следил за Ильфом и его впечатлительным приятелем, стараясь не пропустить момент, когда они успокоятся и пойдут к ним знакомиться. То, что ехидный журналист не оставит эту историю без своих комментариев, было ясно как день.
– …я такой: «и что, по-вашему, он должен был обнимать вас, рыдая?», а он «я понимаю, что он не в порядке, но все же», а я такой «да кому вы нужны», и после этого он закатил глаза и сказал, что счастлив, что я не его брат. И еще какую-то гадость, я не запомнил. А потом весь день ерничал. И в чем же, как говорит Учитель, мораль?
– Не знаю. И в чем?
– В том, что не надо ныть!
На широком крестьянском лице Ширяевца отразилось категорическое несогласие с такой позицией. Мнение Сашки по вопросам морали было давно известно. Но прежде, чем он успел высказаться, Приблудный пихнул его в бок и кивнул в сторону Ильфа – тот перестал цепляться за типа в гимнастерке, достал платок и протирал пенсне. Товарищ в гимнастерке тоже уже не рыдал: стоял и с улыбкой что-то рассказывал.
Приблудный присмотрелся к нему: лет сорок, узкая смуглая морда, раскосые темные глаза и черные гладкие волосы, зачесанные наверх и обнажающие треугольные залысины по бокам головы. Физиономия выглядела смутно знакомой. Даже не столько физиономия, сколько общее впечатление от этого типа. В воспоминаниях Приблудного он постоянно крутился вокруг Ильфа – впрочем, таких воспоминаний было немного, потому, что тогда они едва пересекались.
– Товарищи, это Евгений Петров, мой соавтор, – торжественно сообщил Ильф. – Женя, это Иван Приблудный, Александр Ширяевец.
Ильф сдержанно улыбался от удовольствия. Ширяевец присмотрелся к Петрову и опознал в нем младшего брата Валентина Катаева, тоже писателя. Приблудный запомнил Катаева-старшего в основном из-за безобразной драки, которую они с Есениным учинили дома у еще одного товарища по перу, Асеева. Сам Приблудный при драке не присутствовал, но в рассказах товарищей фигурировали бутылки вина, носовые платки, сморкание в скатерть и боксерские удары по морде.
Не успел Приблудный поделиться впечатлениями, как в их уютное общество ворвалось новое лицо. Коварно подкралось и набросилось сзади:
– Товарищи! Какая встреча!..
Приблудный вздрогнул – это был Клюев, бородатый и в черной рубахе. С кем Ване не хотелось встречаться, так это с ним. Он бросил на Ширяевца умоляющий взгляд.
– Товарищи, познакомьтесь с Николаем Алексеевичем Клюевым, – подхватился Сашка. – Илья Ильф, Евгений Петров, писатели, журналисты, – он махнул широкой рукой, оттесняя Приблудного за плечо.
Но Клюева, конечно, было не отвлечь так легко. Его блестящие глаза невидяще скользнули по физиономиям журналистов и остановились на Приблудном. Чтобы переключить его внимание, требовалась тяжелая артиллерия.
Ванька бросил умоляющий взгляд на Ильфа, но тот, зараза, притворился, что не понимает намеков. Хотя о безответной и совсем не товарищеской любви Клюева к Приблудному он знал. Решил, видимо, отыграться за «кому вы нужны».
– Ванюша!.. – продолжал радоваться Клюев.
Приблудный попятился и затравленно огляделся: Ширяевец виновато пожал широкими плечами; в глазах Ильфа читалась неприкрытая насмешка. Он повернул голову к Петрову и что-то тихо ему сказал. Видимо, комментировал ситуацию.
Женя бросил на соавтора возмущенный взгляд, подошел, цапнул Клюева за руку – уже протянутую к Приблудному! – и твердо сказал:
– Николай Алексеевич, две минуты, прошу вас! – одной рукой журналист продолжал держать поэта за рукав, а второй принялся рыться в полевой сумке. – Пожалуйста, подпишите мне книгу. Вот. Сборник стихов крестьянских поэтов «Русь моя широкая», – он жестом фокусника извлек из сумки тонкую потрепанную книжку. – Взял в Ростове. Тут есть ваши стихи.
Клюев застыл: он, очевидно, колебался между желанием сгрести Ваньку в охапку и необходимостью подписывать книжку Петрову. Приблудный воспользовался этим, чтобы ускользнуть:
– Какая прекрасная-встреча-а-у-меня-срочные-дела-встретимся-вечером!
Он проигнорировал умоляющий взгляд Клюева и поспешил ретироваться. Крестьянский поэт вздохнул, почесал бороду и принялся искать автоматическую ручку, чтобы подписать книжку Петрову. Ильф стоял рядом и насмешливо улыбался.
Последнее, что слышал Ванька, это как славный Ширяевец объясняет присутствующим, что он, Приблудный, занят, и им, кстати, тоже стоит поторопиться, чтобы не пропустить начало мероприятия.
У Ваньки было несколько поручений Учителя, еще из Москвы. Некоторые были простыми, вроде доставить письма, а некоторые странными и даже откровенно неприятными. Ванька не спрашивал, зачем ему это нужно. Его широкую душу не интересовали все эти масонские кружки и прочие развлечения скучающих буржуев. Учитель, конечно, не был буржуем, и Ваня тем более не понимал, зачем тот во все это ввязывается.
Приблудный достал из кармана бумажку с адресами, попытался вызвать в памяти карту Ташкента, не преуспел и решил оставить поручения Учителя на завтра. Сейчас его основной целью было скрыться от Клюева. Прикинув, что после начала мероприятия тот уже не полезет, Ваня побродил вокруг здания Союза Художников и вернулся назад. К тому моменту толпа из холла переместилась на второй этаж.
Народу было много – ташкентцы заполнили почти весь зал. На сцене уже читал стихи какой-то молодой и кудрявый поэт. Читал он хорошо, хотя местами и перебирал с завываниями.
Приблудный проскользнул в открытую боковую дверь и сразу же нашел Сашку Ширяевца. Тот сел на последнем ряду, но у самого прохода, чтобы было удобнее идти к сцене, и негромко переговаривался с журналистами. Клюев на горизонте отсутствовал, и Ванька рискнул присоединиться к компании:
– Как здорово вы его отвлекли! – шепнул он Петрову.
– Не расслабляйтесь, вы сейчас тоже будете подписывать, – ехидно сказал сидящий рядом с ним Ильф.
– Я этот сборник, можно сказать, из-за вас, Ваня, и взял, – улыбнулся Петров, протягивая Ваньке книжку и ручку. – Узнал, что вы тоже летите в Ташкент, и решил посмотреть, что вы пишите. Клюев случайно там оказался.