— Старушки, которой за семьдесят и которая болела.
— А может быть, и не болела. Просто обращалась в поликлинику. А там любому лапши на уши навешают, зайдешь здоровым, а уйдешь больным.
Петр засмеялся:
— Это верно. Во мне здоровья на троих: одной рукой, ты знаешь мою руку, до сих пор двоих за шкирку поднимаю. А зашел однажды к терапевту, на права сдавал, когда купил вот эту тачку, — он похлопал по рулю, — гоняли по врачам, дело известное, а врач и говорит: милейший, а у вас цирроз, ни в коем случае не пить, и не курить, и не…
— Вот, вот… старушка та, может быть, и не болела, но карточка была, склероз установлен, вот и причина смерти. Ни волокиты, ничего… По желанию трудящихся. А в поликлинику не обращалась, значит, была здорова. А здоровые не умирают, пусть им даже под сто лет, как нашей Ефросинье Александровне, но если все же умерли, надо узнать причину смерти, а узнать причину можно лишь при вскрытии. На этот случай есть медэкспертиза, а медэкспертиза говорит: после семидесяти вскрываем только по справке из милиции…
Петр озадаченно почесал лоб:
— И как эта справка называется?
— Следственное направление. Труп такого-то (такой-то) направляется для судебно-медицинской экспертизы на предмет установления причины смерти и все такое прочее…
— Значит, надо идти к Слакогузу.
— Его на месте нет, куда-то вызвали.
— А ты откуда знаешь?
— Мишке при мне звонили, и он выехал куда-то по звонку. Кого-то принимает, размещает, суетится.
— Любит начальство, и оно его, естественно, оценивает по заслугам, — съехидничал Петр и сказал, что увидел бы машину Слакогуза, если бы он проезжал в сторону дома. — Он тут рядышком живет, в Подгорном переулке, за аптекой. А так, обычно не вылазит из «гадиловки».
Климов удивленно глянул на Петра, невольно хмыкнул:
— Ты, как блатной, отдел милиции по-свойски именуешь.
Петр смутился:
— Извини. На руднике, сам знаешь, кто вкалывал… Нахватался… Одно название «соцгородок» о многом говорит.
Помолчали.
— А ты там, во дворе, кому-то морду набил, что ли?
Климов повернулся:
— А что, кто-то громко плакал? Петр кивнул:
— Да, жаловался маме.
Пришлось рассказать о происшедшем.
— Я так и не понял, что к чему. Вроде парень веселый, а усмешка грустная. — Климов вспомнил мрачного амбала, развернувшегося для удара. — Но я не дал ему повеселиться. Грешен. Каюсь. — Климов иронически приложил к сердцу ладонь. — Лишил парня возможности пересчитать мне зубы, зато приветствовал его стремление попасть в курятник.
Петр расхохотался:
— Ай-ки-до?
— Оно, родное.
— А я смотрю: ты завернул за почту, потом куда-то запропал и вышел к площади со стороны аптеки.
— Избегал досужих репортеров.
— Э-эх! — Петр могуче расправил плечи, насколько это позволяли габариты «москвича». — Где наша молодость и удаль? — Ответа он от Климова не ждал, поскольку тут же сообщил, что Климова искали. — Я понял, что тебя, но они спрашивали про двоих.
— Когда?
— Как только ты ушел звонить в район.
— Сколько их было?
— Трое.
— Опиши.
Все это уже было интересно. Петр посмотрел в свои ладони и согнул левый мизинец.
— Первый: подбежал, спросил, не видал ли я где двух мужчин, одного в сером плаще, высокого, другого чуть поменьше, с короткой стрижкой. Парень был одет в черную куртку, у него перебитый нос, на указательном пальце — золотая печатка. Похож на рэкетира. — Климов не перебивал, хотя «похож на рэкетира» — не примета. — Второй стоял поодаль. — Петр загнул безымянный палец. — Сытый, гладкий. Тоже в черной куртке. Вроде как их старший. А у третьего — железная коронка на резце. Он все стоял и схаркивал. Ко-о-озел вонючий. Как мне показалось, самый опасный. — Петр непроизвольно сжал кулак.