Климов танцы любил. Они с Петром не пропускали школьных вечеров, заглядывали в Дом культуры горняков… Мальчишки они были крепкие, выглядели старше своих лет и не боялись стычек. Не боялись, но старались избегать. Иной раз приходилось сматываться с середины вечера, если танцы затевались у «шахтеров», в клубе или же в общаге. Поэтому, наверное, приглашать на танец Климов научился, а провожать робел. И главное, не знал, куда девать неопытные руки.
«Для женщины прежде всего — ее желание, а не твое, — учил его не по годам все знавший Петр. — Усек? Тогда, вперед! Прикидывайся дурачком, гони волну и знай, что легкий флирт дается острословам и трепачам. Тугодум не станет «ходоком по этой части». А тот, у кого язык подвешен, смело может брать любую крепость. Нужен хищный взгляд и легкий разговор, а всякий там серьезный тон — мура… Серьезные слова требуют поступков, соответствующих тону, глубоко достойных и продуманных… Это ужасно, согласись, — заглядывал Петр в глаза и хлопал по плечу обескураженного Климова, — все время быть на высоте благоразумия… — это не для баб! Им нужно что? Зажал, помял, на ушко ля-ля-ля… И раз-два-три-с… Какие они скрипки? — Петр возмущенно потрясал руками. — Ба-ла-лай-ки! Как настроишь, так и зазвучит».
Заслышав, что Петр вернулся, Климов поднялся с дивана, выпрямился и, направляясь на кухню, с невольной улыбкой подумал, что «ходоком по этой части» он так и не стал. Женщина в сознании Климова так и осталась существом божественным, созданием нежным, тонким и чувствительным, чью душу и сравнить-то не с чем, разве что со скрипкой.
— Что это ты такой? — разливая по рюмкам «Столичную», поинтересовался Петр и передал вилку с наколотым соленым огурцом.
— Какой? — повертел рюмку в пальцах Климов и вздохнул.
— Смурной.
— Устал, наверное. — Он пожал плечами, и Петр потянулся к нему рюмкой, чтобы чокнуться.
— За встречу, брат! Чтоб все путем…
— За встречу.
Ни у Петра, ни у Климова братьев не было, и это их роднило. Как роднила и сближала их и служба на границе, а затем в Афгане, в разведроте. Зной, песок, тарантулы и скорпионы… Бои, засады, схватки…
Словно ухватив ход его мыслей, Петр взялся за бутылку:
— Может, за ребят?
— Не надо, — сказал Климов. — Они здесь, — и указал на сердце. — Не в желудке. Я ведь, как? Первую пью, вторую — отставляю.
— Я сам обычно пропускаю, — согласился Петр.
Он завинтил бутылку, повернулся к газовой плите, усилил пламя. Огонек едва горел.
— И газ теперь не подают, а цедят.
— Я заметил.
Тихо переговариваясь, они вспомнили, какою была жизнь давным-давно, посетовали на реформы, превратившие всех в загнанных лошадей — или в «волков», добавил Петр, или в «волков», устало согласился Климов.
— Ты еще майор? — облокотился Петр о стол.
— Еще майор, — ответил Климов и сказал, что подполковника дадут хоть завтра, но не хочется перебираться в другой город.
— А я, — Петр усмехнулся, — массажист… Езжу в район, калымлю… Надоело.
— Трудно?
Климов имел в виду поездки, ежедневные челночные рейсы в район и обратно, в общей сложности за сто двенадцать километров. Да плюс расходы на бензин, амортизацию машины, всевозможные поломки, но Петр по-своему истолковал его вопрос. А может, захотел увидеть Климова веселым, прежним, не таким понурым.
— Ха! Весь день в поту… Так за ширинку и держусь!
Петр откинулся на спинку стула и неожиданно расхохотался.
— Отхватят, не заметишь… Баб много, я один. Разденешь и не знаешь, что с ней делать. То ли массаж поясницы, то ли массаж спины. Написано врачом: поясница, а где поясница — не написано. Вот и массируешь… пониже. Ха-ха-ха!..
Петр смеялся весело и безоглядно, подмигивая Климову и смахивая слезу. Это у него с самого детства: если смеяться, то до слез.
Климов сам невольно засмеялся, представив, как могучий Петр справляется с очередной клиенткой.
— Представь себе, — описывал «объект» массажа Петр. — Вот мой закуток, кушетка, на кушетке — телеса. Иначе не скажешь. Все в перетяжках жира, как в фуфайке. Рейтузы до колен, чулки до пола. Настоящая «квашня в макитре». В общем, цирк!
Они еще немного посмеялись, вытирая слезы, а потом Климов спросил:
— Но ты ведь в руднике работал?
— Да. Пахал, как вол. А после под зад коленом. — Петр недовольно отодвинул от себя тарелку, посерьезнел. — Никому мы не нужны. Лишние люди.