— Абвер согласился, и контора подписала, — обрадовал он главаря оставшихся бандитов. — Все будет о'кей!
«Естественно», — подумал Климов и похлопал Медика в знак одобрения.
Идти с фонарем было легко, глаза не уставали. Медик постоянно говорил с Зиновием, докладывал о том, что «все нормально», шутил, смеялся, даже хохотал, описывал какую-то шалаву, которая «в постели — просто клад, не баба — луна-парк с качелями».
«Если что, буду стрелять», — всякий раз говорил себе Климов, как только Медик останавливался. Но тот, после минутной передышки, шагал дальше. Не верить ему было глупо: на идиота он не походил и самоубийцу не напоминал. Скорее, Климов действовал как смертник. С того момента, как приехал в Ключеводск.
Думая о тех, кто замыслил чудовищный спектакль и провокацию теракта, Климов пришел к убеждению, что в их преступной решимости чувствовались сила и недюжинность характеров. Такая одержимость — дело редкое, хотя захват заложников — одно из древних правил войны. Но подобные злодейства раньше были редки, а теперь становились каждодневным делом. Да и вообще, если раньше убийство преследовалось по суду, то сегодня оно само стало законом. Убийство перестало быть проблемой. Мир сошел с ума. Безумие и смерть — непоправимы. Неистовство желаний — крест безумных, путь злодеев и убийц. Одни чувствуют, что обстоятельства изменяют направление их мыслей, а другие и в своих размышлениях противятся очевидному. Климову казалось, что суть террористического акта заключалась не в том, чтобы удовлетворить свою алчность и свои амбиции, стать притчей во языцех в коридорах власти, а в том, чтобы столкнуть в могилу — разом — как можно большее число людей. «Но для чего? Какова цель?» — все время мучился вопросом Климов и не находил ответа. А если мозг и находил ответ, он был довольно краток: провокация.
Задумавшись, Климов не сразу понял, что произошло: его качнуло, он ударился о стену, и какая-то неведомая сила подняла его, встряхнула и перевернула. Ноги стали разъезжаться, а фонарный свет разом исчез. Зловещий гул и непонятный грохот, усиленные непроглядной тьмой, казалось, раскололи его череп надвое. Сознание померкло, и он полетел в неведомую бездну.
30
«Ты был слишком строг с ними», — раздался чей-то голос, и Климов мучительно попытался вспомнить, кто бы это мог быть. «Зато справедлив», — заметил кто-то голосом Петра, и в его тоне прозвучала похвала, если не гордость. Этот кто-то постоянно щурил глаз, словно прицеливался. Его искаженное ненавистью лицо и мрачные звериные глаза выдавали одержимость и безумие маньяка. Он следил за каждой мыслью Климова, и это угнетало. Заткнутый за пояс пистолет таил в себе опасность. Климова бил нервный озноб, дыхание срывалось.
Тени от прожекторов, как на футбольном поле, крестом ложились на землю. Главное, чего хотелось избежать Климову, это ненужной встречи с Медиком. От постоянного вранья все превратились в идиотов. Человечество, как часовая стрелка, кружится по циферблату глупости. А дело в том, что все — наоборот. Чем меньше доза яда, тем скорее он подействует. Только любители старых вещей умеют жить прошлым. А кто живет прошлым, тот знает будущее. Это нельзя не чувствовать.
Кулак Петра в ударе напоминал железный лом. Петр крушил охранников маньяка яростно, умело, беспощадно. Выхваченные автоматы он просто разбивал о стены. Или наступал ногой на ствол и гнул его, как ветку. Климов уже выходил из комнаты, когда труп охранника медленно сполз по стене и улегся вдоль плинтуса. Улегся и подмигнул Климову. «Кто не видит снов, тот бредит наяву», — глухим голосом проговорил он в потолок и вновь прищурил водянистый глаз.
Напольные часы в старинном деревянном корпусе размеренно отстукивали время, и перед глазами Климова снова возник Медик. Он задумчиво теребил левую бровь и, ссутулившись, разглядывал носки своих туфель. Сидевший рядом с ним Зиновий поглаживал ствол пистолета с глушителем. «Мафию при свете не увидишь, — ласково сказал он Климову и тихо засмеялся. — Только в тени. — Его пальцы побродили по лицу Климова, ущипнули за нос и вцепились в дистанционный пульт взрывателя. — И то, когда ослепнешь». Климов отодвинулся подальше, попытался сесть на корточки. Медик грыз спичку и ковырял ею в зубах. Остатки мяса, выковырянные из зубов, Медик снял со спички двумя пальцами и вытер их о подбородок Климова. Проверил языком, не осталось ли еще чего во рту, — смачно сплюнул. Климов уклонился. «Ничего, — сказал он сам себе и успокоился. — Собор колокольней высок, а не ее забором».