Зная, что это такое «с минуты на минуту», тем более в заштатном городке, где время забывает про свой бег и переходит на размеренно-неспешный шаг, Климов сел в указанное кресло, тяжело вздохнул, потер щеку: зуб снова начал беспокоить. Надо удалять. Климов полез в карман за анальгином, но таблеток не нашел. Должно быть, потерял, когда переворачивался через спину, спасаясь от «КамАЗа»…
Главное, что паспорт с ним и пистолет на месте.
Чувствуя, что ждать начальника милиции придется слишком долго, Климов дернул на себя дверь каморки паспортистки:
— Долго мне еще? Где капитан?
Та едва не поперхнулась от неожиданности, прихлебывая чай.
— Я же сказала… А вы кто?.. Вы, собственно, чего это орете? — Она, похоже, справилась с испугом и наливалась гневом возмущения. — Закройте дверь! — И двинулась из-за стола.
— Сейчас закрою, — ласково пообещал Климов и действительно закрыл, но не перед собой, а за собой. — Где капитан? Я ваш коллега.
Его стремительность и резкость тона лишили паспортистку дара речи. Она защитно выставила руку.
— Н-не-не под… ходите.
— И не собираюсь.
— Тогда, — она махнула на него, — уйдите! А не то…
— Что то?
— …я позвоню ему! Он вас упрячет…
— Вот и позвоните. Окажите милость.
Не веря в то, что ей позволили осуществить угрозу, паспортистка рывком подняла трубку телефона.
— Простите, Михаил Сергеевич, тут вас, — она замялась, исподлобья зыркнула недобрыми глазами, — требуют… не знаю… я им говорила… угрожают, — она победно вздернула свой подбородок, — да, один… простите, хорошо… — И положила трубку на рычаг. Не опуская подбородка, проговорила: — Сейчас будет.
Климов вышел.
Прошелся по приемной, подошел к окну, оперся пальцами о подоконник.
От нахлынувших размышлений оторвал скрип половиц.
Толстогубый капитан с отвислым брюхом пропихнул в дверной проем свое большое тело и внимательно окинул взглядом нарушителя покоя.
Покачнувшись на складках мешковины, заменявшей половик, он буркнул паспортистке, выскочившей из своей каморки, чтобы она навела порядок, и скрылся в кабинете.
Пистолет в кобуре, а кобура под брюхом. Климов его узнал. Они учились вместе в восьмом классе. Мишка Слакогуз, известный ябеда, подлиза, обжора и лентяй.
Естественно, теперь ходит в начальстве, пусть даже в подчинении у него одна лишь паспортистка.
Интуитивно чувствуя, что Слакогуз не скоро позовет его к себе, Климов решил дать ему возможность выпендриться.
Он вновь оперся пальцами о подоконник.
Мишка Слакогуз. Ну надо же! Какая встреча… Жаль, что нет оркестра и цветов. Да… кстати, нужно бы спросить Петра о музыкантах… Кто-то же играет здесь на случай похорон… еще венки и траурные ленты… но главное, конечно, это справка.
Заслышав за спиной чьи-то шаги, Климов невольно обернулся: в каморку паспортистки заглядывал Сережа-санитар из отделения для буйных.
— Здравствуй, лапонька.
— Сережка!
Целование, объятия и шепот:
— Дверь закрой…
У Климова надсадно-гулко застучало сердце. Все это ему уже не нравилось, хотя… чего только на свете не бывает!
6
Слакогуз делал вид, что не узнавал, даже сесть не предложил, а только рявкнул:
— Документы, живо!
Климов улыбнулся, подал паспорт бабы Фроси и свое удостоверение:
— Смотри и узнавай, а то я тебя живо выдерну из-за стола…
Он сам почувствовал, что тон шутливой фразы был холодноватым.
Сладкогуз пролистнул паспорт, изучил удостоверение, сдвинул их на краешек стола. Поерзал, поскрипел кожзаменителем казенного кресла, откашлялся и равнодушно, с чувством превосходства подал руку. Дал возможность подержаться за свои негнущиеся пальцы.
— Каким ветром?
Климов сел, закинул ногу на ногу и объяснил цель своего визита. Пухлая, влажная ладонь Слакогуза вызвала желание сухо-насухо вытереть пальцы, и Климов исподволь разгладил полу плаща на колене.
— В общем, нужна справка.
Слакогуз почесал за ухом, мельком глянул на часы, дескать, выставить тебя из кабинета я всегда успею. Выдержав довольно продолжительную паузу, нахмурился:
— Я объяснял уже Петру: не мое дело.
Климов отвел глаза от жирного двойного подбородка и взял свое удостоверение. Придвинув поближе к столу стул, на котором сидел, решил подольстить:
— Насколько понимаю, ты здесь царь и бог. Твои и подпись и печать весомее других. Они что гвозди в крышку гроба: раз! — и на века.
Климов безотчетно тронул узел галстука, внезапно подумав, что трудно сходится с людьми.