Однажды в интернете Клара увидела тему, в которой люди писали, что когда-то лет десять назад в каком-то журнале прочитали стихотворение «Благая молитва» (приводили текст) но не помнят, как звали автора. Это было моё произведение, я отправил его в журнал то ли «Юность», то ли «Молодость» - такой советский молодёжный журнал. Но я не знал, что стих напечатали. Мне было приятно. Потом единственный не продавшийся журнал FUZZ закрылся. Это была очередная победа попсы и безвкусицы.
Наверное, тебе, читатель, интересно узнать, как пишутся песни. Знаешь, по-разному. В шлягере важна идея. Она концентрируется в припеве, а куплеты раскрывают смысл. Возьмем, к примеру, мой шансонный шлягер 90-90-90, о котором я упоминал. Как-то я шарился по кухне с целью пожрать. Мысли о еде приводят к мыслям об отсутствии стройности. И вот в голове родилась фраза, что если так жрать, что будет размер не 90-60-90, а 90-90-90. Опа! Я ухватился за эту идею. А что если написать песню не про модель, а про женщину с такими габаритами 90-90-90? Так и получилась песня с припевом «90-90-90, вот такие вот параметры мои…». Первый вариант был немного издевательский, но когда я дорабатывал её для группы Михаила Круга «ПОПУТЧИК», получился наоборот хвалебный.
Если говорить об настоящих песнях и стихах, то описать этот процесс невозможно. Просто бывают такие минуты, когда впадаешь в транс и погружаешься в мир грёз и образов. Слова, фразы, картинки плывут перед тобой. Но опять же, все наматывается, как клубок, или как снежный ком на один образ, неизменно яркий, который потряс и дал толчок этому процессу. Многие считают, что если зарифмовать несколько строчек со словами капель, берёзки, луна, край родной и прочее, то это будет поэзия. Это будет говно. Поэзия - это универсальный язык. Он состоит из образов, метафор, сравнений и других средств художественной выразительности. Но нужно понимать, что мало освоить теорию стихосложения и прочитать много поэтических сборников. Не умея остро чувствовать и переживать, не станешь поэтом. Поэт - это человек, который трансформирует внутренние чувства, эмоции, переживания, боль, счастье в словесные образы. И если он в достаточной степени владеет этим универсальным языком, читатель испытывает те же чувства.
Итак, Клара продолжала трудиться в статистике, а я пытался заработать частным строительным бизнесом.
Однажды, находясь в поиске потенциальных заказчиков, я позвонил на главный костромской хлебозавод, купленный на днях одним московским холдингом. Естественно, они затеяли глобальную реконструкцию производства. Главный механик, как оказалось в дальнейшем любитель авторской песни, сказал, что подрядчиков им не надо, но в штат им нужен инженер-строитель. Естественно, зачем платить большие деньги подрядчикам, если можно найти одного специалиста, поставить ему сверхзадачу и наблюдать, как он лезет из кожи вон за зарплату рабочего. Я приехал на завод, поговорил с инженерами, и меня повели к директору. Так я покончил с мелким бизнесом и стал простым инженером.
Но жизнь моя от этого стала ещё интереснее.
В кожаном кресле сидел в меру напыщенный сорокалетний, как мне сперва показалось, побритый наголо мужик крупных размеров. Он задал мне несколько вопросов про реконструкцию, и я ответил, как всё это делается. Холдинг затеял переоборудовать производство, а этот процесс начинается со строительных работ. Нужно реконструировать и приспособить помещения под новое оборудование. Сроки были жесткие, и мы принялись за дело. Геннадьевич, так звали директора, как мог, воодушевлял нас. Внезапно собирал всех на заводе ночью. Стрелял в звёздное небо из ракетницы, заставлял главного энергетика таскать воду в вёдрах, а меня за провинность возить контейнеры с хлебом. В подчинении у меня были узбеки-строители, один из которых – старший по имени Амир - был весьма смышлёный. Если их забирали на производство, Геннадьевич отдавал приказ красить или ремонтировать крышу непосредственно самому. Как-то раз я нарушил указание и взял Амира в помощники. Это и была провинность, за которую я возил хлеб. Как потом оказалось, Геннадьевичу было двадцать пять лет, и он был наёмным директором, хотя вёл себя как хозяин. Его отец работал в охране экс-президента и был другом хозяина холдинга. По первому впечатлению Геннадьевич был идейный человек, даже попросил меня написать гимн хлебокомбинату. Я выполнил эту просьбу, и песня про великие наши дела зазвучала на радио и в цехах. Он очень боялся снега, и мне приходилось ночами и днями трудиться, чтобы, не дай бог, на территории завода не оказалось этого вреднейшего вещества. Каждый знал: снег - это враг, и в борьбе с ним хороши все средства. Даже ядовитый реагент, который в избытке рассыпался на территории завода. Он за пару часов разъедал обувь, превращая в лохмотья новые сапоги. Но нашей целью был чистый асфальт, иначе у Геннадьевича мог случиться нервный срыв.
Также мы работали над проектом нового хлебозавода. Прошли инвестиционный совет при губернаторе и получили одобрение, собрали соответствующую документацию. Так что я половину рабочего дня крыл крышу, а потом бежал по согласованиям. Собственно, почему рабочего, просто дня. Ведь выходных не было. Но в конце концов холдинг денег на новый завод не дал. Зато про это предстоящее великое для Костромы дело всё время писалось в газетах.
Там я почувствовал, что без животного белка такой график я не осилю. Когда после долгого перерыва я съел первый, забытый на вкус, кусок мяса, у меня закружилась голова. Ещё бы, ведь Кларка, большой спец в области кулинарии, торжественно приготовила бифштекс с кровью. Чем только она меня не кормила в жизни! Не выезжая из Костромы, я попробовал все кухни мира. Но вернёмся на завод.
Русских работников постоянно увольняли, заменяя их узбеками. Последние работали без выходных, по двенадцать – восемнадцать часов в сутки, получая меньше русских, и это было весьма эффективно. Через какое-то время многие из них представляли жалкое зрелище убитых работой людей. Чтобы поднять обессиленного человека ночью на работу, требуется немалое усилие. Били узбеков все, кто хотел. Когда я впервые зашёл в душное пропахшее помещение, где проживали гастарбайтеры, меня чуть не вырвало. Кругом были тараканы, а стены были чёрные от жира и плевков насвая (вещества, которое они клали под язык). Грязная одежда, грязные люди и вонь! Я подумал, что больше никогда туда не зайду.
Но Геннадьевичу пришла мысль, назначить меня начальником над всеми узбеками, он решил, что я им ближе всех, и мне пришлось забыть про спокойные ночи. В цехах работали бабы конкретной комплекции с лужеными глотками. Если какой-то из узбеков сбавлял темп, они звонили мне в любое время суток. Мне сказали, что если узбеки сачкуют, их нужно выгонять на улицу. Без документов, без вещей, вот так, в чём они есть. Так они и сидели частенько за проходной на корточках, ожидая, когда их впустят обратно.
Амиру тоже приходилось не сладко. Иногда русские грузчики сообща уходили в запой, и нам приходилось выводить узбеков на две смены. Те просто валились с ног. Но наши усилия никто не ценил. Работодатель в основном преследует одну цель: выжать из человека всё, что можно и выкинуть его.