Учился я в техникуме так себе. Лень было. Помню, сдавал экстерном экзамен по литературе, а подготовиться не успел. И учительница – Людмила Дмитриевна Туровская - говорит мне: «Читай стихи». Я стал читать и получил четвёрку.
Всё было отлично, вот только когда я стал пытаться задавать вопросы насчёт политического устройства, меня повели к психиатру. Но женщина-врач оказалась весьма хорошей. Помню, она сказала мне: «Все бы психи были такими умными…». А мужчина-доктор сказал: «Нормальный советский парень». Да, конечно, нормальный. Но социализм тогда ещё не успел выветриться, и всем казалось, что инакомыслие - это сумасшествие. Интересно, наверное, те преподаватели до сих пор являются верными хранителями тоталитарных идей? Ой, сомневаюсь.
Кстати, о тоталитаризме. Несмотря на то, что у меня в роду полным-полно всяких национальностей, моя мама всегда была буквально одержима тоталитарными режимами и очень уважала Сталина и других диктаторов и царей. Сначала мне это очень нравилось, я даже вышил нитками мулине “SS” на воротнике - стойке моей рубашки (у панков это практиковалось). Кстати, после этого директор техникума вызвал меня к себе в кабинет и спросил, что это такое. Я сказал: “CC – Советский Союз”. Он ответил: ”Не пудри мозги” и заставил спороть.
И вот однажды нерусские парни выкинули из очереди за оладьями маленького Петрушку. Мы с другом Димкой негодовали, а вечером во время дискотеки стали собирать народ, послали гонцов в соседние техникумы. Долго собирать не пришлось. К концу дискотеки у техникума собралась огромная толпа. Побили стёкла в общаге, а потом вся эта масса двинулась по улице Ленина в сторону центра. По дороге парни ловили нерусских ребят и пинками гнали их в ночь. На носу был праздник Первомая, и по бокам улицы торчали флаги. Я вытащил один и поднял над головой. Но тут подрулил милицейский Уазик, и я, бросив знамя, рванул в подъезд деревянного дома. Они за мной. Я вбежал на второй этаж и стал стучаться в чужую квартиру. Меня впустили и спрятали под праздничным столом. Я видел милицейские сапоги, которые походили по комнате и покинули помещение. Я поблагодарил спасителей и вышел на улицу. Меня ждала ликующая толпа моих друзей. Демонстрации в городе продолжались несколько дней.
Впоследствии я стал антифашистом, а среди колорита еврейского народа я нашёл очень много интересных и привлекательных сторон (как, в прочем, и у любого народа, живущего на Земле). Меня только смущало, когда они говорили о своей избранности. Это странно, когда посредственный человек всё время твердит о своей исключительности, даже если у него мать или отец еврейской национальности.
Вернёмся в техникум. Праздники мы отмечали всей группой у того, чья квартира была на тот момент свободна. Приходили друзья одногрупников, многие с девушками. Один раз такой чей-то друг пришел к нам со своей девушкой и заболел. Его отвели в соседнюю квартиру и уложили спать. Когда мы стали танцевать, его девушка повалила меня на кровать. Все друзья и подруги деликатно вышли из комнаты. Но у меня ничего не вышло. Не было опыта. Зато у всех моих друзей, что заходили к ней поле меня, получилось неплохо. Последний уложил девушку спать с собой на всю оставшуюся ночь. Наутро она, отмыв юбку, уехала со своим парнем.
Так же во время учёбы в техникуме я познакомился с Ириной, симпатичной блондинкой, любительницей дискотек и соседкой моего друга Максима. Они жили в многоквартирном деревянном вонючем доме. Отец у Ирины был алкоголик, и она хотела поскорее выйти замуж, поэтому разрешала брать себя в рот и как угодно, но только не туда. Так она берегла своё единственное приданое – девственность. Я на дискотеки не ходил, но её отпускал. Там она и познакомилась с курсантом из местного училища химической защиты. Он сделал ей предложение. Обо всём этом мне рассказала её подруга, а мои друзья утаили сей факт. Я навесил ей пощёчину и забыл про глупышку. Наутро после первой брачной ночи она приехала ко мне домой и позволила взять её туда…
3.
В институт я поступил без проблем. Правда, чтобы получить отсрочку от армии мы с другом Димкой подали заявление в Волжское высшее военное строительное командное училище. Съездили, но поступать не стали. Вместо этого быстренько подали документы в Сельскохозяйственную академию на строительный факультет.
И в 1991-м году я познакомился с Кларой - поэтессой, аранжировщицей, пианисткой, умной, подвижной, симпатичной девочкой из интеллигентной семьи.
Я создал институтскую группу ТОТАЛЬНАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ (название придумал ещё в техникуме на уроке начальной военной подготовки). Это так называлось, не собрал, а СОЗДАЛ! Сочинил несколько приличных песен: “Рикша” , “То ли в монастырь, то ли на войну” и прочие неплохие вещи. Клара с подругой Светой записали нас на местный рок-фестиваль «РоКоКо». Но репетировали мы всего две недели, а выступить очень хотелось. И мы пошли. Одежду сделали себе сами – раскрасили гуашью военные рубашки, девчонки принесли проклепанные браслеты. Нас никто ещё не знал, но слово «рок» было жутко популярно. Особенно панк. Наш концерт был днём, длился он 15 минут. После него был многочасовой перерыв. Несмотря на это набился полный зал. Мы так тряслись перед выступлением! Когда мы вышли на сцену, то долго провозились с фуз - эффектом. Когда, наконец, подключились, я сказал в микрофон: «Примочка самопальная» - Зритель мило заулыбался. «Песня про любовь» - объявил я, и зал зааплодировал. Нас приняли на ура. А Кларка прикинулась фанаткой и подарила мне цветы. Но я разоблачил её, сказав в микрофон: «Спасибо, Клара». Мне показалось, что я должен сделать именно так.
Так я стал рок-музыкантом. Я был странным. Имел клыки. Очень острые, даже губу ими царапал. Поэтому я сточил их пилкой для ногтей.
Естественно, я окончательно дистанцировался от массы, бросил пить, курить, долго не употреблял мяса, и одно время очень увлекся историей монотеистических религий, особенно зороастризма. Короче, не от мира сего… Была мечта стать православным священником, настоящим чистым и мудрым пастырем, а не дельцом и пропойцей. Стал ходить в маленькую церквушку, которая раньше была котельной.
Приход был дружный, литургию подпевали всей паствой. Помню, как впереди меня стоял дед и очень поганенько пел своим стариковским голосом, а все косились на меня…
Кларе моё увлечение религией не нравилось. Ещё бы, ведь я даже одевал под одежду рубище из мешковины, в результате чего получил лишай. И вот однажды Клара спрашивает меня, что, мол, у тебя за пятна на шее? Я снял рубашку, и она, увидев моё тело покрытое лишаями, заорала: «Ааа»! Лишай очень долго лечили.
Отец Аркадий изготовил бумажный макет новой большой церкви. Он даже нашёл икону в том месте, где планировалось строительство. Сами понимаете, без знака свыше, какое может быть строительство храма?! Всё было здорово, и церковь потом построили, но Аркадия сослали в область за какую-то провинность. Так что ничего не вышло из моей карьеры священника.
И вот мама решила, что я могу вылечиться от боязни острых предметов. Что это такое, опишу подробнее. С детства я закрывал углы стола книгами. Про иголки, ножи, ножницы вообще молчу. Острие этих предметов я прятал под другими вещами. Самое страшное - это советские магазины, где существовала идиотская традиция натыкать чеки на иглы. Когда я стоял в очереди, а напротив торчала игла, ужасная судорога и боль сводила нервы в моей голове, сосуды на правом глазу лопались, мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Я не мог смотреть даже на острие ручки и карандаша. Мой друг барабанщик Вася часто прикалывался надо мной, выставляя на моё обозрение эти предметы острием вверх во время лекций. И вот мама снова отправила меня в соответствующее медицинское учреждение. Так несколько недель я отдыхал в отделении неврозов. Люди там лежали разнообразные: директоры, косильщики армии, пара психов. Один ненормальный здоровяк переписывал библию и пытался сравнить её с учением Маркса. Уколы мне не делали, зато таблетки выдавали горстями. От них у меня онемел и вывалился язык, и я не мог говорить. Тогда к нам в город в первый раз приехал «Аквариум», я очень хотел пойти, ведь мы тогда ещё верили, что в песнях Гребенщикова есть скрытый смысл. За мной приехал отец, чтобы свозить меня на концерт и вернуть обратно в психушку, которая находилась далеко от города. Так я и ездил с вывалившимся языком. И вместо слов говорил только бэ мэ ээ. Вообще отцу очень нравилось то, чем я занимаюсь. Он покупал мне инструменты, помогал во всём. Я не вылечился от боязни острых углов, но зато перестал верить в бога и чтобы закрепить выздоровление, написал «Скабрезное евангелие» – весёлое и гадкое музыкальное произведение в стиле Баркова, где Иисус имел самый большой член. Наверное, это был мой первый опыт в мюзикле, шучу.