— Не знаю, Володя, да если честно — и знать не хочу. Они не люди, они — бешеные животные, ставшие такими по собственному желанию, и мне плевать на то, каковы причины их бешенства. Из ненависти к Советской власти, или под влиянием обстоятельств — как они это обычно объясняют — мне всё равно. Они добровольно решили сделаться нашими врагами — это главное. — Помолчав, спросил: — Помнишь того пулемётчика, что мы взяли под Белыничами? Палача из шталага под Бобруйском?
Котёночкин кивнул.
— Помню. Редкостная гнида…
— А у него тоже мама есть, с войны его ждёт, и не он виноват в том, что пленных наших расстреливал, а стечение тяжких обстоятельств. Как он плакался, что голодом морили в лагере, как спать не давали… Всех морили. А пулемет в руки взял он…. — Савушкин замолчал, задумавшись, а потом продолжил: — Мы, когда из окружения под Киевом выходили, в сентябре сорок первого, на таких насмотрелись…на проигравших. Время было — не приведи Господь, немцы прут по Украине — аж пыль столбом! Казалось — всё, кончилась Советская власть…. Не выстоять. И ты знаешь — ведь тогда многие так думали… Одни дезертировали — коль удавалось рядом с домом проходить. Другие бросали винтовки и плена дожидались. А третьи… Третьи самые поганые — к немцам перебегали. Предлагали им свои услуги. Желали побыстрее попасть к победителям в холуи и лакеи… Чтобы над бывшими своими пановать. И много их было, лейтенант, очень много… Тогда ведь почти что весь Юго-Западный немцы под Лохвицей окружили — с двух сторон танковые клинья сомкнув. И в котле оказался весь фронт — почитай, под миллион человек. И вместо того, чтобы организованно сражаться, биться насмерть, а если прорываться — то всей массой — расползся фронт в одночасье, как гнилой гарбуз… Кто куда кинулся — и везде этих беглецов немцы били малой силой — а чаще просто в плен брали. Немецкому ефрейтору на мотоцикле полками сдавались! Пакостно об этом вспоминать — но надо…
— А вы, товарищ капитан?
Савушкин пожал плечами.
— А что я? Я — молодой лейтенант, только кубики пришил к петлицам. Переводчиком при штабе полка… Помню, пятнадцатого сентября собрал нас, командиров, комполка наш, майор Лиховертов — мы только из боёв под Нежиным вышли, отдышаться чуток — и говорит, де, хлопцы, дела хреновые, похоже, окружили нас фрицы. Штаб фронта сдёрнул, дивизионные начальники погрузились в эмки и подались на восток, и у нас один шанс спастись — полком, организованно, из окружения пробиваться. Насмотрелись мы, пока к Конотопу шли, на то, как целый фронт ни за понюх табака пропадает… Вся степь — в горящих машинах… тысячные толпы шарахаются по степи той, ни приказов, ни снабжения, ни боевых задач… Профукал Кирпонос[38] свой фронт. Просрал. И сам погиб, и фронт погубил. Четыре армии!
— А ваш полк?
— А наш полк у Батурина через Сейм ночью переправился, и наткнулся на окружные склады. Пополнили мы боезапас по максимуму, топлива для машин, снарядов для пушек нагрузили сверх возможного — и двинулись поначалу на Конотоп. Да вовремя понял наш комполка, что тупик там — и обратно, к Сейму, повернул. И по лесам на восток двинулись… Полком, побатальонно, дисциплину удерживая из последних сил…. У нас ведь тоже всякого народу в строю имелось, и желающих войну закончить — не меньше, чем в иных частях, к тому времени начисто развалившихся… Но комполка наш оказался мужиком жёстким. Троих бегунков — родом они были из-под Чернигова — своей рукой застрелил перед строем. В Хижках — это уже на краю леса, у Сейма — прибился к нам какой-то генерал с адъютантом да ординарцем, что два чемодана волок за ними — так Лиховёртов своей властью содрал с того генерала петлицы со звёздами и разжаловал в рядовые. А чемоданы велел в Сейм выбросить… Так и прорвались. На одной воле к победе и упрямстве запредельном нашего майора…
— А потери?
Капитан вздохнул.
— Были потери, чего уж там… Начали мы отступление от Десны, имея в строю чуть поболее восьмиста штыков. А в Рыльске, уже после прорыва, посчитались — осталось нас триста тридцать шесть человек, командиров и красноармейцев… Дорого нам стал этот прорыв. Но всё ж прорвались… — Помолчав, продолжил: — Я к чему, Володя, это всё поминаю? К тому, что выход — он завсегда есть. Просто иногда его не видно с первого взгляда… Вот эти шестеро, что мы у ручья положили — его не увидели. В окружение ли попали, сами ли смалодушничали и оружие бросили — не важно. Важно, что сломалась у них вера в свой народ, в свою страну. И решили они, что ради спасения душонок своих жалких можно винтовки бросить, руки вверх поднять и на немецкую сторону, подобрав полы шинелей, живенько переметнуться. Лишь бы жизнь свою сберечь…. Не сберегли. И остальные, что переметнулись на сторону врага — они ведь мёртвые, хоть пока и ходят, говорят, жрут да пьют… Мёртвые. Потому что прокляли их — мы, те, кто выстоял. Матери и отцы наши, живые и мёртвые. Дети наши, девчонки, что на танцульки перед войной бегали… Мы, народ. Нет им прощения, и каждого найдёт кара. И этих шестерых не мы сегодня убили — мы просто приговор народа нашего привели в исполнение… — Савушкин, помолчав, глянул на звёзды, густо высыпавшие на ночном небе, и, вздохнув, бросил: — Всё, дрыхнуть! Завтра трудный день…
38
Михаи́л Петро́вич Кирпонос — генерал-полковник, 14 января 1941 года назначен на должность командующего Киевским Особым военным округом. С началом Великой Отечественной войны Киевский Особый военный округ был преобразован в Юго-Западный фронт, и генерал-полковник М. П. Кирпонос был назначен на должность командующего фронтом. В первой половине сентября немцы ударом с севера и юга окружили ЮЗФ в районе Лохвицы. Не имевший резервов фронт не остановил наступление передислоцированной с Московского на южное направление 2-й танковой группы Гудериана. К 14 сентября в окружение попали 5-я, 21-я, 26-я и 37-я армии. 20 сентября 1941 года сводная колонна штабов Юго-Западного фронта и 5-й армии подошла к хутору Дрюковщина, находящемся в 15 км юго-западнее Лохвицы, где была атакована главными силами немецкой 3-й танковой дивизии. В группе оставалось не более тысячи человек, из них около 800 командиров, в том числе командующий фронтом Кирпонос, члены Военного совета Бурмистенко, Рыков, начальник штаба Тупиков, генералы управления фронта Добыкин, Данилов, Панюхов, командующий 5-й армией Потапов, члены Военного совета армии Никишев, Кальченко, начальник штаба армии Писаревский, комиссар госбезопасности 3-го ранга Михеев. Понимая безвыходность положения, будучи раненым, командующий фронтом застрелился.