— Думаю, горы вокруг — Силезские Бескиды. Если я не ошибаюсь — то строго на восток километрах в двадцати — Венгерская Горка. А от неё на юг, через Милювку и Глинку — Словакия. Теоретически. Но лучше всё же дождаться звёзд — возьмём пеленги и определимся точнее. Полярная в затылок — строго на юг. На левом плече — на восток. Не промахнёмся…
Савушкин хмыкнул.
— Ну ты географ… Ладно. Нам сейчас главное — на границу Протектората не выйти, у нас пропуска туда нет. Или Генерал-губернаторство, или Рейх, или Словакия. А в Чехию — ни-ни! Будут лишние вопросы — на которые у нас может не быть ответов… Ладно, тогда машину в кусты, ставим палатку и дрыхнем, дежурим по очереди. Женя, как тут приём?
Радист пожал плечами.
— Более-менее. В Варшаве, конечно, было лучше. Но устойчивый. Можем на сеанс в гору подняться, для надежности. Всё равно вокруг — ни души…
— Это-то меня и пугает. Два дня едем — постоянно сёла, городки, выселки всякие, колонии, как поляки их называют — а тут как отрезало. Ни людей, ни машин…. И войны никакой. Тишина, как от сотворения мира….
Разведчики живо закатили «хорьх» в гущу можжевельника, рядом поставили палатку — за какую уже неоднократно было сказано «спасибо!» неведомому Хайнриху фон Таубе — и завалились спать, памятуя простую солдатскую истину, что если есть возможность выспаться — надо её использовать, потому что потом такой возможности может и не быть вовсе…
Савушкин, расстелив плащ-палатку, прилёг на взгорке, чтобы видеть и своих разведчиков, и просёлочную дорогу, на которую они в отчаянии свернули четверть часа назад. К нему подошёл лейтенант.
— Разрешите, товарищ капитан? Что-то не спиться…
— Падай.
Котёночкин деликатно пристроился на краю плащ-палатки. Савушкин улыбнулся.
— Да ты не жмись, палатка немецкая, два на два, тут вчетвером можно дрыхнуть… — Помолчав, спросил: — Про Словакию хочешь поговорить?
— И про неё тоже. Но больше про девочку ту, с Жолибожа… Может, нам её с собой надо было взять?
Савушкин хмыкнул.
— И дальше что? Завтра нас в Словакии какие-нибудь инсургенты обстреляют с гор — и будет она лежать меж нашими трупами, молодая и красивая…. Баранов ещё в июле говорил — наши перебрасывают в Словакию партизанские группы, так что стрелять есть кому… Не, Володя, мы солдаты, и что ещё важнее — мы разведчики. У нас на личную жизнь права нет. Мы на войне, дружище, если ты этого ещё не заметил….
— Но… Она ведь была в вас влюблена?
Савушкин помолчал, а затем ответил вполголоса:
— Володя, ты ещё молодой, много в этой жизни не понимаешь…. Если честно — то мне тогда, на берегу Вислы, единственно, что хотелось — это запрыгнуть на борт той амфибии… И не отпускать девочку эту больше никогда! — Савушкин вздохнул. — Но мы на войне. И есть вещи поважнее любви…
Котёночкин вспыхнул.
— Не соглашусь, товарищ капитан! Нет ничего важнее любви! Мы ведь и сражаемся и умереть готовы — из любви! К Родине, к нашим близким, к нашему народу, к нашей стране, товарищам по оружию… Любовь нас ведет в бой!
Савушкин покачал головой.
— Может, и так…. Вернее, конечно, так, ты прав. Прав. Но в данном конкретном случае — Данусю эту надо было отправить на нашу сторону Вислы. Саня Галимзянов и его радист сгинули там, да и нам чудом удалось выскользнуть, спасибо Костенко… Если бы девочку эту зацепило — я бы себе этого не простил… А так… Добрались благополучно, её отправили на курсы медперсонала, глядишь — выживет… И в Варшаву свою вернется. Живой!
— А вы, товарищ капитан?
Савушкин тяжело вздохнул.
— А я с вами, оглоедами — и в горе, и в радости, пока смерть не разлучит нас…. — Помолчав, продолжил: — Что нам Баранов велел вчера по радио? До Словакии добраться. А зачем — не сообщил. Может, сегодня хоть что-то разъясниться…
Но Котёночкин, продолжая гнуть свою линию — что ж, дело молодое, про себя отметил Савушкин — произнёс:
— Товарищ капитан, а до войны…. До войны у вас была девушка? Простите, что такой вопрос задаю, про родителей ваших и сестру я в курсе, Костенко рассказал, и про брата вашего, что ветеринаром в пехоте воюет, вы сами рассказывали… Но девушка ведь у вас была?
Савушкин помолчал, затем, тяжело вздохнув, ответил:
— Не просто девушка. Невеста. Катя Воротникова, с Пречистенки. Училась на три курса младше. Во время того налёта, когда моих убило — она дежурила в местной противовоздушной, зажигалки с крыш скидывали… Она мне и написала — про отца с матерью… Ещё до похоронки. Нелепая судьба — сыновьям в действующую приходит извещение о смерти родителей в тылу…