«Почему полковник фон Гессель, который в первую очередь был офицером медицинской службы, стал командиром лагеря для военнопленных?» — удивился про себя Кларк. Спрашивать об этом коменданта было бессмысленно. Однако, сказал себе лейтенант, он может получить ответ на другой вопрос.
— Локи — это место для неисправимых беглецов? — уточнил он.
— Я думал, из моих слов это очевидно, — ответил комендант.
— Мне нравится все перепроверять, — сказал Сэвидж. — Иногда очевидное только кажется таковым. Прыжки в умозаключениях могут столкнуть вас прямо с края утеса.
— А попытка сбежать может привести к тому, что вас пристрелят! — сказал комендант, после чего резко развернулся и вышел из комнаты.
Хольцминден! Сэвидж слышал об этом печально известном месте. Предполагалось, что это будет самый суровый и строже всего охраняемый лагерь военнопленных на территории Центральных держав.
А лагерь под названием Локи? Он должен быть спроектирован так, чтобы быть супер-Хольцминденом.
Через полчаса в камеру вошли офицер и трое солдат. Кларку велели собрать вещи и поторопиться. Как только он связал в узел свой летный костюм, на него надели наручники. Он громко запротестовал против этих ограничений, и офицер велел ему заткнуться. Его провели через полуразрушенный город к железнодорожной станции. Рельсы, которые сперва обстреляли, а затем еще и разбомбили, теперь были отремонтированы. Шипя паром и пыхтя черным дымом, на станции ждал паровоз. Он был соединен с длинной вереницей грузовых и пассажирских вагонов.
Сэвиджа проводили в предпоследний вагон, который использовался для перевозки крупного рогатого скота. От деревянных стен исходило зловоние толпы перепуганных зверей, а на полу валялись кучи навоза. Что ж, подумал Кларк, по крайней мере, пространство между горизонтальными секциями по бокам пропускает свежий воздух. С другой стороны, воздух снаружи был холодным.
После того как его отвели в угол и велели сесть, он увидел, что в вагон забираются еще шесть военнопленных. Их приковали к противоположному углу в другом конце вагона. Сержант и четыре солдата были там единственными немцами. Очевидно, это были деревенские парни. Они шутили по поводу запаха и навоза: один сказал, что он чувствует себя здесь как дома и что скучает по своим свиньям.
Сержант — седой мужчина лет пятидесяти, без левого уха и с глубоким шрамом на подбородке — заговорил с Сэвиджем по-немецки. Очевидно, ему сказали, что американец знает его язык.
— Ты и близко не подойдешь к другим пленникам, — сказал он. — Ты не будешь с ними разговаривать. И не будешь обращаться к нам, кроме тех случаев, когда тебе понадобится отлить или сделать что-то еще необходимое. Понимаешь?
Сэвидж кивнул.
— Я должен все время сидеть? — спросил он. — Я бы хотел немного потренироваться.
— Здесь ты можешь ходить взад-вперед, — захохотал сержант. — Ступай в коровьи лепешки, если хочешь. Нам все равно.
Его хохот был похож на рев осла. Кларк слегка улыбнулся.
Затем поезд рывком тронулся с места. Когда зазвенел паровозный колокол и раздался пронзительный свисток, он начал набирать скорость. Через некоторое время летчик попросил разрешения надеть свой летный костюм. Воздух, дувший между планками сбоку вместе с едким дымом и пеплом, был холодным. Сержант не возражал против таких разговоров американца, потому что тому и правда было необходимо одеться потеплее.
Сэвидж протянул к нему свои руки в наручниках.
— Я не могу надеть костюм, пока вы их не снимете.
— Я не возражаю, если вы наденете костюм, — ухмыльнулся охранник, — но у меня нет ключа от наручников. Он есть у офицера в другом вагоне. И он не отдаст его мне, пока мы не доберемся до места назначения. Вы, должно быть, чертовски опасный пленник.
Кларк ничего не ответил.
Он изо всех сил старался выполнять ежедневные упражнения, пусть и со скованными наручниками запястьями. Из-за того, что теперь он значительно меньше ел, юноша сократил напряженные занятия спортом до тридцати минут.
Сержант некоторое время внимательно и озадаченно наблюдал за ним, а потом, наконец, усмехнулся. Он ткнул указательным пальцем себе в висок и несколько раз повертел им. Остальные немцы тоже ухмыльнулись.
— Чокнутый! — сказал один из них.
Сэвидж получил свою вторую еду за день — это был ужин — незадолго до наступления сумерек. Его рацион состоял из еще одного маленького ломтика черного хлеба, маленькой и твердой сырой картофелины и крошечного ломтика лука. Он также съел сваренное вкрутую яйцо, которое сержант продал ему за высокую цену. Яйцо предназначалось не для заключенных, но когда Кларк увидел яйца в одном из двух пакетов с едой, он заключил с конвоиром сделку.
Сержант — подчиненные называли его Миксенхаймером — сунул руку в карман куртки Сэвиджа и вытащил оттуда пачку денег во франках, фунтах, марках и долларах.
— Ты считаешь, что нужно быть ко всему готовым, — сказал Миксенхаймер. — Должно быть, ожидал, что тебя схватят. Или ты мошенник с черного рынка? Я возьму свою плату в долларах.
Это означало, что сержант имел дело с контрабандной валютой.
«Ты даже не представляешь, как хорошо я ко всему готов», — подумал пленник. Охранник взял у него шесть долларов. Лейтенант же с удовольствием съел сваренное вкрутую яйцо, хотя и без соли. Несмотря на этот недостаток, это была первая вкусная еда, которую он получил после обеда, устроенного фон Гесселем. Потом ему дали воды в кофейной кружке. Он попросил еще, но ему сказали, что это его рацион до самого времени сна.
— Два доллара за еще две кружки, — предложил Сэвидж.
— Пусть будет четыре, и ты их получишь, — сказал сержант.
Миксенхаймер вынул из пачки Кларка еще несколько американских долларов.
— То, что ты покупаешь, происходит из моих личных запасов, — сказал он. — Я заплатил за эту еду. И я могу продать ее тому, у кого есть деньги, чтобы заплатить. Так что не жалуйся никому из офицеров, что я продаю армейские припасы. — Он широко улыбнулся. — Кроме того, возможно, офицеры получают свою долю от меня.
Снова начался дождь. Поскольку поезд шел в основном в северном направлении, западный ветер приносил с той стороны холодные капли воды через щели между планками. Несчастные обитатели загона для скота переместились на восточную сторону. Через несколько часов поезд остановился, и заключенным разрешили выйти. Все остальные тоже высыпали наружу.
Станция была очень маленькой. Так же как и тускло освещенная деревня, которую Сэвидж заметил за ней. Его вытолкнули на луг позади этого строения и велели исполнить «свой долг» — если понадобится — в канаве. Очевидно, она была вырыта именно с этой целью для пассажиров поезда.
Офицер, у которого был ключ от наручников — лейтенант — подошел к сержанту и велел ему расковать пленнику руки. В свете керосиновых ламп, принесенных из поезда, было хорошо заметно его раздражение. Он стоял, постукивая носком сапога, пока Сэвидж расстегивал наручники, а потом стягивал штаны и расстегивал клапан на задней части своих кальсон.
— Поторопись, парень! — сказал офицер. — Я должен вернуться к игре в бридж!
— У меня нет туалетной бумаги, — ответил Кларк, поднимая голову.
Сержант сунул руку в карман своего плаща и вытащил оттуда тонкий листок газеты.
— Эта бумага плохого качества, и чернила потекут по всей твоей заднице, — сказал он. — Но это лучше, чем ничего. Или вам, янки, все равно? Хо-хо!