Сэвидж не узнал его имени до приезда в лагерь. Самого Кларка по-прежнему держали отдельно от группы, и ему не разрешалось разговаривать ни с кем, кроме своих охранников. Он подумал, что немцы, должно быть, считают его особенно опасным. Из разговоров между охранниками он понял, что все пассажиры их вагона должны были отправиться в Доки, но почему туда послали гражданское лицо, было для него загадкой.
Позже вагон отцепили и присоединили к другому составу, после чего поезд постепенно двинулся на юго-восток. Было очевидно, что он направлялся в германскую провинцию Обербайерн, восточная часть которой представляла собой острие ножа в брюхе Австрии, самого верного союзника Германии. Это было относительно недалеко от прекрасного города Зальцбурга. Родины Моцарта. Заключенные ехали по горной местности, которая становилась все более суровой и высокой.
А потом Сэвидж увидел в окна знакомую деревню. Когда ему было десять лет, он, его отец и их немецкий инструктор пробыли там некоторое время.
В последний день пути поезд свернул на единственные рельсы, которые выглядели так, словно были построены совсем недавно. Проехав с четверть мили, он остановился: его ждал еще один поезд — локомотив и два вагона. Охранников заменили на тех, кто должен был отправиться вместе с заключенными в их следующий пункт назначения. «Наверное, в лагерь Локи», — подумал Сэвидж. Это были мужчины средних лет, и все они, за исключением одного, были крепкого сложения.
Единственного не слишком сильного на вид рядового охранника — высокого, худого, лысого и печального, как ищейка, звали Ганс Кордтц. Ему было поручено держаться поближе к Кларку и внимательно следить за ним. Эту информацию он шепотом сообщил Сэвиджу после того, как оказался в вагоне и поезд тронулся. Лейтенант все еще был изолирован от остальных заключенных, но все же находился не слишком далеко от них: между ним и сидящими позади него военнопленными был всего один ряд пустых сидений.
Говоря на каком-то странном пиджин-английском, искаженном местным немецким произношением, Кордтц сказал:
— Рано или поздно ты начнешь получать посылки из дома. В основном с едой, если ты такой же, как другие заключенные. Я люблю шоколад. Вообще люблю все виды пищи, кроме овощей. Если тебе нужно что-нибудь, что я могу сделать для тебя — любые мелкие услуги, которые я могу сделать, не высовываясь слишком далеко, — я твой человек. Особенно если у тебя будет шоколад. — С этими словами он откинулся назад и долго молчал, а затем тихо, шевеля одним уголком рта, добавил: — Моя жена тоже без ума от шоколада.
— Я буду иметь это в виду, — прошептал Сэвидж.
Прошло несколько минут.
Затем Ганс снова подал голос:
— Настоящий кофе тоже был бы очень кстати.
— Я все понял, — сказал Кларк. — Но ваш фельдфебель смотрит в нашу сторону. Он начинает что-то подозревать.
Кордтц взглянул на своего сержанта. Это был человек с бычьей шеей и квадратным лицом, с длинными, торчащими вверх усами, как у кайзера Вильгельма. Всю оставшуюся часть пути Ганс молчал.
Поезд шел по рельсам, проложенным через незнакомую лейтенанту местность. Но он уже бывал здесь вместе с отцом и учителем немецкого языка, и когда состав повернул на юг и приблизился к горному склону, расположенному к востоку от большого и ярко-синего озера, юноша понял, где находится. Недалеко от этих мест, к северу, находился город Берхтесгаден. Он располагался в глубокой долине, окруженной с трех сторон австрийской территорией. Кларк провел там три дня, в течение которых он поднялся на гору Оберзальцберг над городом.
Это озеро называлось Кенигсзее — Королевское. Было у него и другое имя — Бартомомаусзее, озеро Святого Варфоломея. Оно находилось на высоте 1975 футов над уровнем моря и представляло собой глубокий разлом, окруженный отвесными известняковыми горами высотой 8200 футов. Его длина составляла около пяти миль, а ширина варьировалась от пятисот ярдов до более чем мили. Этот водоем был полон альпийской форелью, а территория вокруг него считалась природным заповедником, хотя поблизости было несколько деревень.
Рельсовое полотно с восточной стороны было недавно проложено по известняковому склону. Слева были очень крутые скалы, а справа, ближе к путям, виднелся край утесов, спускавшихся прямо к озеру. Через некоторое время паровоз, пыхтевший и тяжело дышавший на крутом подъеме, выровнялся и набрал скорость. Но длилось это недолго. Скалы слева внезапно резко ушли вниз — сразу же после того, как поезд миновал выдолбленную в скале площадку, на которой находилась сторожевая будка. Перед этой постройкой стояли шесть стрелков, а рядом с ними находились три большие эльзасские овчарки.
Вдоль путей к дому тянулся двойной ряд колючей проволоки. Створки ворот из этой же проволоки были раздвинуты перед путями, чтобы поезд мог проехать. При закрытых воротах проволочная ограда простиралась до столба, вбитого в скалу в футе от края утеса. Из внешнего столба ворот торчали две длинные горизонтальные трубы, а пространство между ними было заполнено колючей проволокой, чтобы никто не мог обойти ворота по узкому карнизу.
Поезд начал замедлять ход. Открытая площадка, высеченная в скале, расширилась. Лейтенант запомнил все до мельчайших подробностей. Если он снова сбежит, ему нужно будет знать все об этой местности и об искусственных препятствиях.
Зашипев и звякнув колоколом, паровоз остановился.
— Все наружу! — закричал сержант. — Заключенные, гуськом! Молчать, или я заткну вам рот, это верно так же, как то, что моя фамилия Шлейфштейн!
Пленники подобрали свои пожитки. У Сэвиджа не было с собой вообще ничего, так что он купил у одного немецкого солдата засаленную и потрепанную фуражку и шинель с несколькими пулевыми отверстиями и прорехами. Почти все время Кларк носил кепку, чтобы прикрыть свою бритую голову — хотя юноша никому бы в этом не признался, он был несколько чрезмерно гордился своими рыжевато-бронзовыми волосами.
Он вышел с правой стороны поезда. Пленников загнали в строй, обращенный к лагерю, а поезд, тем временем, дал задний ход. Кларк обвел взглядом окрестности. Если бы это было возможно в буквальном смысле слова, его сердце упало бы.
— Я буду сверхсоединен! — тихо сказал стоящий рядом с ним человек.
Это был тот самый парень в штатском. Тот, о ком Сэвидж слышал от еще одного заключенного следующее описание: «Передовой агента по борьбе с голодом. Аист на соломенных ножках. Два человека в высоту и полчеловека в ширину. Тень, обретшая плоть».
— Если хоть один отпрыск наших антропоидных предков Адама и Евы сможет вырваться из этой каменной ловушки, я поцелую его большие ягодичные мышцы. И маленькие тоже, — объявил этот мужчина. — Пусть любитель кислой капусты, придумавший это место, будет подвергнут танталовым и сизифовым мучениям до конца Рагнарёка и сумерек богов. И до конца реального времени, псевдовремени и энтропийной Вселенной. А потом… Аминь!
Сэвидж продолжал осматривать окрестности, пока несколько капралов снимали с пленников наручники. Земля в этом месте была каменной, в ней невозможно было бы прорыть подкопы. И даже если бы реально было высечь проход в известняке, куда бы по нему можно было выйти? С трех сторон лагеря виднелись отвесные и гладкие скалы, а открытая сторона, находившаяся позади летчика, вела к краю утеса, который поднимался от озера на тысячу футов. Эта сторона не была огорожена колючей проволокой, однако ни один человек в здравом уме не стал бы пытаться спуститься с такой крутой скалы. Ветер, дувший с озера, мог смести с лица земли любого альпиниста, у которого не было ни альпинистского снаряжения, ни веревок, ни крючьев.
Единственным выходом был тот, через который пленники вошли в лагерь.
Когда началась перекличка, Кларк мысленно набросал план лагеря. Тот занимал гораздо более обширную площадь, чем Сэвиджу показалось вначале. На самом деле это был не один лагерь, а целых два. Их разделял высокий двойной ряд колючей проволоки, которая тянулась от восточного утеса до открытого края обрыва вдоль озера. Дальше были такие же ворота, как те, что открылись перед поездом, когда он въезжал в Локи. Рельсы уходили во вторую часть лагеря на сто футов… а затем обрывались. Дальше был участок каменного пола, который заканчивался у самого утеса. Там стена подходила к самому краю горы.