Кларк Сэвидж не любил говорить о себе. Особенно когда это могло звучать так, будто он хвастается.
— Барона тогда сопровождала красивая русская блондинка, графиня Идивзад, — сказал он. — Она здесь?
— Здесь ли она! — воскликнул Эндрю. — Можешь держать пари на свою милую картошечку, что так оно и есть! Ну и кукла! Восхитительная! Она приехала сюда вчера. И слышал бы ты, какой тут стоял свист и волчий вой! Фрицы загнали нас в барак и целый день не выпускали оттуда! Но оно того стоило. Увидеть такую женщину после того, как ты умирал от голода, увидеть настоящую Клеопатру! Это настоящая женщина-вамп! Расскажи о твоих французских малышках. Дай мне «сухарик» в голодный день!
— Не позволяй своему отсутствию энтузиазма сломить тебя, Обезьян, — сказал Брукс. — Я не знаю, зачем фон Гессель привез свою любовницу в это богом забытое место. Но…
— Ты не знаешь? — отозвался Эндрю. — Давай я тебе расскажу про «птиц и пчел» или про «аиста и капусту»!
— Он просто помешан на юбках, — сказал Ветчина. — И это очень плохо. С таким лицом он пугает женщин и детей. Собаки рычат на него.
— Ах так? — огрызнулся Мэйфэйр. — А кто завоевал Фифи? Барменшу в том городе, название которого звучит как чихание? А-чу!..
— Французская кормушка под названием Ашо, — пояснил Теодор.
В этот момент к ним подошел очень высокий и худой штатский. Он представился как доктор Уильям Харпер Литтлджон.
— Зовите меня Джонни, — сказал он, улыбаясь. — Я не доктор медицины, у меня ученая степень по геологии, а еще я работал над докторской диссертацией по археологии, когда началась война. Я помогал раскопать древнюю германскую стоянку близ Мюнхена, когда Америка объявила войну. Мне следовало бы знать, что лучше не торчать здесь так долго, но… в любом случае я был интернирован в лагерь для гражданских. То, что я здесь, говорит вам, что я был ложкой дегтя в их бочке меда. Всем, чем угодно, только не бальзамом в Галааде. И я был — как вы можете убедиться собственными глазами, — наконец, пойман нашими тевтонскими противниками.
— Это военный лагерь для военнопленных, — сказал Брукс. — Я не думаю, что это законно — помещать вас сюда.
— Напишите завтра заявление об увольнении, — сказал Обезьян и рассмеялся. — Я уверен, что фон Гессель отнесется к вам с сочувствием. Если он вас не пристрелит.
Джонни огляделся по сторонам, а затем тихо проговорил:
— Здесь находится самая большая коллекция мастеров побега в мире. Меня не волнует, насколько устрашающе это место. Мы можем выбраться отсюда.
— Вы гражданский человек и пробыли здесь совсем недолго, — возразил Теодор. — Так что, возможно, вы не знаете правил. Я имею в виду наши собственные правила пленников. Все планы побега должны пройти через полковника Дантрита и получить его одобрение. Побег — это групповой проект здесь. Все работают над этим, даже если это принесет пользу только немногим. Предлагаю вам передать ваш план — если он у вас есть — половнику.
Теперь Литтлджон выглядел смущенным.
— Пока у меня нет плана снова испытать судьбу. Но я его составлю и расскажу о нем нашему Каледонскому императору.
— Когда будете ему объяснять, используйте простые слова, — посоветовал Мэйфэйр. — У некоторых из нас не так уж много образования. Тем более, не такого, как у вас.
— Мне кажется, мы не можем строить никаких планов, пока не узнаем в деталях все об этом месте, — сказал Сэвидж. — Это относится и к шахте. И поправьте меня, если я ошибаюсь, но никто из нас не пробыл здесь достаточно долго, чтобы узнать все о жизни здешних немцев. Мы должны как следует ко всему приспособиться.
— Бабушку свою учи яйца высасывать, — сказал Эндрю. Впрочем, при этом он улыбался.
— Хорошая мысль, лейтенант, — сказал Брукс. — Я уважаю твое мнение из-за твоего послужного списка.
— А между тем, — вернулся к прежней теме Обезьян, — как насчет этой графини?
Двое подполковников пустились в нелепое обсуждение кампании, предназначенной для того, чтобы заполучить русскую блондинку, после чего они могли бы посоревноваться за нее друг с другом и позволить лучшему из них победить. Это казалось пустой тратой времени, так что Сэвидж ушел от них вместе с геологом Джонни. Но потом он оглянулся, услышав их пение. Эти двое обнимали друг друга и громко пели популярную в Штатах песню. Ту, которую посчитали подходящей к случаю.
— Дикие, дикие женщины делают из меня дикого мужчину!
Позже они прошли — все еще напевая — в барак. На этот раз они орали другую песню: «Синдбаду все время было плохо». Это, как оказалось, тоже было для них уместно. Находиться рядом с ними — все равно что присутствовать на безумном чаепитии, подумал Сэвидж. Это были Мартовский Заяц и Безумный Шляпник. Хотя кто из них кто, юноша не знал.
Структура лагеря Доки, названного в честь древнескандинавского злого бога-обманщика, удивила его. Ему сказали, что это была в основном небольшая крепость, построенная над входом в ряд небольших пещер, вырытых в соляном куполе. В этих пещерах содержались военнопленные. Все было устроено так, чтобы сделать его на сто процентов защищенным от побега. Кроме того, жизнь в пещере должна была понизить моральный дух заключенных, потому что они редко видели солнце и небо.
Но кто-то или что-то заставило немцев изменить первоначальный план. Теперь от крепости остались только две каменные башни — по одной с каждой стороны от входа в шахту для военнопленных союзников. Это были сторожевые башни. Даже позже Кларк так и не узнал, почему первый план был отложен в долгий ящик.
Летчик, посмотревший на лагерь сверху вниз, увидел бы узор, похожий на крест внутри подковы. Подкова была образована полукругом скалы, окружавшей каменную площадку, а крест состоял из заграждений, сделанных из колючей проволоки, которые разделили лагерь на четыре части. Две из них, расположенные у края утеса над озером, были немецкими частями. Северо-восточный сектор занимали военнопленные союзников, а юго-восточный — русские военнопленные. Каждая из внутренних секций имела свой собственный вход в соляные шахты. В них союзники и русские тоже были разделены.
Глава 14
Следующие несколько дней Сэвидж провел, изучая и запоминая план этого места и процедуры, которым следовали немцы. Кроме того, он приручал рядового Ганса Кордтца, хотя это можно было делать только в те моменты, когда за ними не следили ни охранники, ни офицеры. Кордтц с нетерпением ждал подходящего случая сделать все возможное для Кларка в обмен на долю еды и лакомств, которые тот когда-нибудь получит. Он рассказал, что немецкие власти сообщили имена заключенных и адреса военных почтовых отделений союзным властям и Международному Красному Кресту. Правительство США должно было передать эту информацию родственникам на родине. Посылки с продовольствием и припасами, которые они стали бы отправлять заключенным, теоретически должны были попасть к предполагаемым адресатам. Хотя и не очень быстро.
— Если тебе будут приходить письма, — сказал Кордтц, — проси шоколад, когда будешь писать ответ.
Этот баварец жил в деревне Кенигсзее, где он родился и вырос. Он возвращался домой каждые две недели по трехдневному пропуску, если его сержант был в хорошем настроении. Дела там, как Ганс сам признался, не всегда были приятными. Он не вдавался в мрачные подробности, но создавалось впечатление, что его семейное положение было очень похоже на положение Рипа ван Винкля. Но шоколад — как и музыка — обладал очарованием, успокаивающим дикарскую грудь.
Все это время Сэвидж не видел коменданта фон Гесселя, но однажды ему попалась на глаза Лили Бугова, графиня Идивзад. Красавица вышла из парадной двери комендантского дома во время утренней переклички. Она была в утреннем платье персикового цвета с глубоким вырезом, а ее пепельно-светлые волосы были уложены на макушке в самом очаровательном порядке. За ней следовал Зэд, ее огромный телохранитель, которого Кларк бросил в чугунную ванну в монастыре.
Несмотря на яростные вопли Генриха Шизштаубе и его громкие приказы замолчать, заключенные поприветствовали «восхитительную русскую», как они ее называли, на свой лад. Англичане были наиболее сдержанными, они ограничились тихим одобрительным бормотанием, французы закатывали глаза, ругались и посылали ей воздушные поцелуи, а американцы дали волю громкому свисту и крикам: «Ах ты, красавица!» или другим подобным. Кларк Сэвидж промолчал. Но выглядел он при этом поистине напряженным. Графиня же, казалось, ничуть не обиделась. Она лучезарно улыбнулась, помахала узникам рукой и послала им ответный поцелуй.