Тем не менее между лагерем Локи и местом их назначения были сменяющие друг друга хребты высоких и труднопроходимых Альпийских гор. Двигаясь по извилистой тропинке, которую им предстояло пересечь, они должны были пройти не менее двухсот шестидесяти миль. И их путь проходил бы на большой высоте, следовательно, погода там была бы холодной и ненастной. Им пришлось бы избегать разбросанных тут и там деревень. Питаться они могли бы только тем, что взяли бы с собой из лагеря, если, конечно, им не удалось что-нибудь украсть. Но это увеличило бы опасность быть пойманными.
Человек может впасть в уныние, просто думая о препятствиях.
Но вот появился Мердстоун. Он был энтомологом, а поскольку Сэвидж был единственным человеком в лагере, который хоть что-то знал об изучении насекомых, капитан любил поговорить с ним. Правда, он не мог скрыть своего удивления, что американец, особенно такой молодой, так хорошо знаком с этим предметом. Его реакция была похожа на реакцию белого американца, который обнаруживает, что алабамский негр, с которым он разговаривает, окончил колледж.
Такое отношение капитана не было распространено среди английских ученых — Кларк знал это из своего личного опыта общения с некоторыми из них. Мердстоун не заметил, что лейтенант-янки более внимательно прислушивался к его произношению и интонации, чем к смыслу его речи. Сэвидж же кое-что узнал благодаря этому, но пока держал эти новые знания при себе.
Он заметил, что Бенедикт уже близко сошелся с полковником Дантритом. Они играли в бридж в кабинете командира с двумя другими приятелями, и полковник, казалось, очень доверял капитану.
Однажды, когда они добывали соль в шахте, Джонни Литтлджон подошел к Сэвиджу.
— Док, ты знаешь о нашей маленькой проблеме с приобретением сейсмографа? — спросил он. — Чтобы мы могли измерить толщину стены между нами и помещениями, в которых работают немцы с другой стороны. Найти пустое место в туннеле.
Кларк кивнул.
— Ну, мы не можем его украсть, потому что красть нечего, — продолжил геолог. — Но мы можем сделать импровизированный прибор из материалов, имеющихся в лагере. Горизонтальный маятниковый сейсмограф Милна. Можно сделать стрелу, ось, пластины и записывающий барабан. И захватить масляную лампу. Любую из тех, что используются в бараках. У меня есть карманное зеркальце. Светочувствительную графическую бумагу придется украсть с немецкого склада снабжения или из лаборатории барона, и вот это уже проблема. А вот шелковую нить достать будет проще.
— Отлично! Расскажите мне об этом подробнее! — попросил Док.
Он не сказал геологу, что уже придумал, как сделать такой прибор. Юноша ждал подходящего момента, чтобы предложить его изготовить, но решил, что позволит Джонни чувствовать себя хорошо, обдумывая его предложение.
Когда худощавый ученый закончил объяснять всю суть проекта, Сэвидж сказал:
— Я не думаю, что сейчас самое подходящее время для этого. Однако подозреваю, что это произойдет очень скоро. Видите ли, у меня есть на примете еще один проект, который нужно сделать в первую очередь. Давайте сегодня вечером соберем вместе Обезьяна, Ветчину, Ренни и Длинного Тома. Тогда я вам все объясню.
— Мне нравятся эти два клоуна. И я уважаю их опыт в избранных профессиях, — сказал Джонни. — Нет никаких сомнений в их храбрости, быстроте мышления и преданности. Но ты думаешь, мы можем доверять им, чтобы они не испортили все своими махинациями?
— Обезьян и Ветчина знают, когда следует заняться делом, — возразил Кларк. — Кроме того, они попытаются сделать все, что угодно, даже самое опасное.
— Им не хватает здравого смысла?
— Они живут на полную катушку, — объяснил Док. — Но это значит, что они готовы рисковать жизнью. Они знают, что те, кто уклоняется от требований жизни только для того, чтобы держаться за свою жизнь, не имеют жизни, стоящей того, чтобы жить.
— В этом заявлении много аллитерации, — заметил Уильям.
В семь часов вечера все шестеро тихо совещались у постели Сэвиджа. Дождь с силой барабанил в окна, но его не было слышно за громкими голосами множества людей, которые разговаривали или кричали, играя в кости или карты. Голубоватый дым от сигарет и трубок клубился по огромной комнате.
Когда Док закончил излагать свой план, кое-кто из группы задал ему несколько вопросов. По большей части это были сомнения в том, что сегодня самое подходящее время для осуществления плана.
— Да, ветер и дождь сделают восхождение более трудным, — согласился Кларк. — Но они также затмят зрение охранников. К тому же охрана не будет настороже. Они подумают, что любой, кто вышел бы на улицу в такую погоду, был бы не в своем уме.
— Так и есть вообще-то, — сказал вечный пессимист Длинный Том Робертс.
Док не обратил на это внимания.
— Я, вероятно, не увижу вас, парни, после того как проскользну обратно. Вот что я хочу, чтобы вы сделали завтра, Том. У немцев не хватает рабочих рук — их главный инженер болен и вряд ли выживет. Более того, один из тех, кто работает на генераторной установке, ведет себя не совсем нормально. Его, наверное, снимут с работы. Может быть, даже отправят домой. Я хочу, чтобы вы вызвались добровольцем работать на этой установке. Вы получите хорошее представление о ее планировке, а также о том, как саботировать ее работу, если вам представится такая возможность.
— Это должно пройти через полковника Дантрита, — сказал Длинный Том. — И по какой причине я могу предложить фрицам помощь в их военных действиях?
— Что бы вы ни сказали Дантриту, не говорите, что у нас есть план и что вы нужны нам на электрозаводе, — сказал Кларк.
Робертс скорчил такую гримасу, словно откусил очень острый перец.
— Ты не доверяешь полковнику?
— Я ему полностью доверяю. Но он может что-нибудь сказать Мердстоуну.
— Святая корова! — воскликнул Джон Ренвик. — Ты имеешь в виду…
— У меня есть причина не доверять Мердстоуну, — признался Док. — Но я могу и ошибаться. Между тем, мы не выдвигаем никаких обвинений, которые могли бы быть необоснованными.
— Значит, Жук может быть предателем? — спросил Мэйфэйр.
Он перестал называть Мердстоуна Шнобелем: Док Сэвидж сказал ему, что неправильно и жестоко давать прозвище, основанное на физических особенностях. Эндрю возразил, что все называют его Обезьяном, но Ветчина Брукс заметил, что его положение было совсем другим — обезьяноподобный химик упивался этим прозвищем. Так что теперь Мэйфэйр называл Бенедикта Жуком, потому что тот был энтомологом.
— Не предатель, — сказал Док. — Может быть — и я подчеркиваю это «может быть», — он немецкий шпион.
— Ого! Ха! — изумился Обезьян. — И он приятель Дантрита!
— Заткнись! — шикнул на него Ветчина. — Хочешь, чтобы весь лагерь знал, о чем мы говорим?!
— Хорошо, — необычно тихо сказал Мэйфэйр. — Но, Док, ты ужасно рискуешь. А что, если Шизштаубе сделает одну из своих неожиданных инспекций? Вчера вечером он сделал это дважды. Один раз в час, а потом еще раз два часа спустя. Я из-за него глаз не сомкнул. Видишь эти мешки у меня под глазами? В них можно положить детенышей кенгуру!
— Он не делал переклички — во всяком случае, пока — во время рейдов, — возразил Кларк. — Если он заметит, что меня нет, начинайте его отвлекать. Переключите его мысли с меня на что-то другое.
— Мы с Ветчиной уже достаточно времени провели в одиночке, — сказал Обезьян. — А Длинному Тому придется добровольно работать на генераторной установке. Остаются только Ренни и Джонни.
Ренвик и Литтлджон сказали, что сделают это, раз уж Эндрю и Теодор к этому не готовы. Это положило начало спору, который грозил выйти из-под контроля и привести к тому, что в одиночках оказались бы все четверо. Док велел им заткнуться, и то, что они немедленно повиновались — со смущенным видом, — свидетельствовало об их высоком уважении к нему. Они неосознанно выбрали его своим лидером, и он принял это доверие так, словно был рожден для него.
И в каком-то смысле так оно и было. Однако его тренировки значительно укрепили это врожденное чувство командования.