Рядом с ним, протянув руку, поджаривающуюся в пылающей луже — это было масло из разбитой лампы — лежал лицом вниз еще один человек. Кларк понял, что это Кочон.
Сэвидж осознал все это в тот момент, когда он пригнулся, потому что Мердстоун поднял револьвер и начал кричать. А затем он дважды выстрелил. Мимо уха Кларк просвистела пуля!
— Меня ранило! — закричал кто-то позади него. Голос был совсем не похож на Ренни Ренвика, но Док не был уверен, что это не он.
С окровавленным и перекошенным лицом Бенедикт выскочил в коридор. Его рука с ножом замахнулась на Сэвиджа, а револьвер снова грохнул, наполовину оглушив Дока. Люди позади него кричали и ругались, пытаясь убраться с линии огня и врезаясь друг в друга.
Кларк поймал запястье руки, державшей пистолет, и Мердстоун скривился. В тот же самый миг юноша схватил его руку, сжимающую нож, который все-таки слегка уколол его в грудь. А еще через мгновение Док наклонился вперед с такой силой, что острие ножа вошло в живот Бенедикта!
Револьвер со стуком упал на пол. Мердстоун отшатнулся назад и упал, выставив ноги в коридор. Сэвидж наклонился, чтобы схватить его за ноги, и мельком увидел сквозь пламя и дым шаткий старый шкаф, который немцы приспособили для кабинета Дантрита. Его дверцы, обычно запертые, теперь были открыты. В шкафу стоял коротковолновый радиоприемник, а рядом с ним лежали наушники.
Кларка затошнило от сомнений. Возможно, он ошибся и поступил с Мердстоуном несправедливо. Если так, то он был ужасно виноват перед этим человеком. Юноша отнес его в конец коридора и положил на пол. Над ним клубился дым.
Вокруг него толпились люди, и лейтенант крикнул им, чтобы они уступили ему место.
К своему облегчению, он увидел, что Ренни Ренвик не ранен. Инженер принес в большую комнату военнопленного, в которого попал Бенедикт. Глаза Мердстоуна были залиты кровью. Его рот был открыт, и он шевелил губами, но его голос был очень слаб. Как и его пульс. Его огромный нос — там, где он не был испачкан кровью — был очень бледен.
Теперь, стоя на коленях, Док Сэвидж наклонился и приложил ухо к губам Мердстоуна.
— Лейтенант Сэвидж слушает, капитан. Что случилось?
— Дантрит… предатель… или немецкий агент, — пробормотал Бенедикт. — А Кочон…
Док подождал несколько секунд, пока он продолжит. Но Мердстоун молчал.
— Кочон? — поторопил его Кларк.
— Пошел… доложить… тебе… и другим.
Из уголка рта Бенедикта сочилась кровь.
— Был Кочон или не был предателем или агентом? — спросил Док.
— Не знаю… никогда не узнаю. Кочон и полковник… спорили. Я постучал в дверь. Она была… заперта. Потом послышалась возня, удары. Кочон отпер дверь… ударил ножом… полковника.
Все вокруг загалдели, и Доку пришлось потребовать, чтобы они замолчали.
— Мердстоун? — позвал он, подождав еще несколько секунд.
— Я вошел… Кочон… он упал… радиоприемник… понял тогда… немецкий шпион…
— Кочон или Дантрит? — уточнил Кларк.
— Полковник… стукач. Кочон… должно быть… полковник ударил его ножом… я… мы боролись. Лампа упала, разбилась… огонь… зарезал меня… застрелил… убил… полковник… ничего не видел, думал, что он еще жив… напал… выстрелил, зарезал, достал меня. Или это кто-то еще?
Теперь Мердстоун говорил с большей силой в голосе. Док надеялся, что это хороший знак, но это, вероятно, был последний прилив жизненной силы непосредственно перед смертью, последний протест жизни против ее прекращения.
Сэвидж не ответил на его вопрос. Крайне расстроенный, он боялся, что если признается в том, что нанес Бенедикту смертельную рану, то заплачет.
— Я думал, что вы немецкий шпион. У вас был немецкий акцент, хотя и очень слабый, — сказал юноша.
— Нет… я британский гражданин… родился в Бремене… десять лет… вырос олухом…
Кровь хлынула у Мердстоуна изо рта. Это был его последний ответ миру.
К тому времени уже была сформирована бригада борцов с огнем, вооруженных ведрами. Но ведер было слишком мало, а попытки потушить пламя, вероятно, были бы тщетны в любом случае.
Кларк Сэвидж встал. Он ошибся, он был введен в заблуждение и убил не того человека. Если бы он только обезоружил Мердстоуна, тот, вероятно, остался бы жив. Но ведь Док был так уверен!
Нет. Он должен был видеть, что этот человек ослеплен кровью и обезумел от страха, что полковник все еще жив и убьет его.
Тут ему вспомнились слова Хаджи Абду эль-Йезди, его персидского наставника-суфия:
— Мужчины похожи на тигров, полоски — их характерные черты. У тебя очень широкая полоса насилия. Ты должен ее сузить. Это правда, как вы, американцы, говорите, что леопард не может изменить своих пятен. Но люди — не леопарды. Во всяком случае, во многих отношениях — нет. Для твоего же блага и для блага других людей измени эту полоску. Если ты этого не сделаешь, то станешь таким же, как те, кого вы называете «злом».
Сейчас не было времени думать об этом. И не было времени горевать или упрекать себя в том, что он так сильно ошибся. Немцы скоро должны были заметить огонь, если уже не заметили, и начать наступление. Кроме того, имелись сомнения в том, что полковник мог использовать радио, чтобы предупредить фон Гесселя о готовящемся прорыве. Кларк не думал, что Дантрит, или как там было его настоящее имя, сделал это. Но юноша не мог полностью на это рассчитывать. Он хотел бы восстановить события, приведшие к гибели этих трех человек, но понимал, что никогда не сможет этого сделать.
Он пошел туда, где Ренни Ренвик, как мог, помогал раненому заключенному. Заметив Дока, инженер поднялся.
— Боюсь, что бедняге конец, — сказал он. — Этот слизняк Мердстоун! Если он еще не умер, я убью его! Грязный шпион!
— Нет, — сказал Кларк. — Мердстоун невиновен. Я…
Он поперхнулся… А потом проглотил признание. На это не было времени.
— Дантрит был немецким агентом, — рассказал юноша. — Дантрит! А насчет Кочона я ничего не знаю. Но сейчас это уже не важно. У Дантрита в шкафу был спрятан радиоприемник. Послушайте! Я хочу, чтобы вы пошли в другой барак. Расскажите им о Дантрите. Попробуйте подстегнуть их, если они нуждаются в каком-либо поощрении. Скажите им, что мы собираемся устроить большой прорыв. Возьмите с собой Ветчину. И сделайте это быстро! А я пойду за Обезьяном.
— Что?! — прогремел Ренни. — Ты же не имеешь в виду…
Затем он резко захлопнул челюсти. Конечно же, Док имел в виду именно это!
— Давайте же! — велел ему Сэвидж.
Сам он побежал по коридору, держась поближе к шеренге людей, спотыкающихся в дыму — они уже отказались от попыток потушить огонь. Добравшись до того места, где лежал револьвер, Кларк опустился на пол и начал искать. Дым обжигал ему ноздри и глаза, и он закашлялся. Он шарил вокруг, пока не нащупал револьвер. Металл был слишком горячим, чтобы его можно было взять в руки: его лизали языки пламени. Если бы Док был хоть на фут ближе к нему, его опалило бы огнем.
Пригнувшись, Сэвидж побежал обратно по коридору. Заглянув в обе комнаты барака, он увидел, что люди торопливо укладывают свои вещи в мешки или коробки. Некоторые уже с грохотом спускались по ступенькам, где им предстояло столкнуться с другими, покидающими обреченное место. Кларк присоединился к ним, но когда он добрался до первого этажа, ему пришлось сражаться с толпой, направлявшейся к входной двери. Наконец, он прорвался в одну из больших комнат. Там все еще были какие-то люди, не успевшие собрать все, что они хотели взять с собой.
Подойдя к заднему окну, Док проверил револьвер. Несмотря на то что Дантрит был немцем, он спрятал в своем шкафу британское оружие. Это был шестизарядный револьвер Марк VI 45-го калибра, выпущенный фирмой «Уэбли и Скотт». В цилиндре находились два не выстреливших патрона. Кларк разрядил стреляные гильзы и сунул оружие за пояс, а затем поднял окно и выполз наружу.