Выйдя из здания, Кларк снова услышал шум, который уже слышал, когда входил туда. Со стороны русского лагеря доносились голоса, к которым примешивался грохот пулеметов. Военнопленные там, должно быть, решили воспользоваться темнотой и битвой в лагере союзников и атаковали сторожевые башни. В той части лагеря у немцев не было ни прожекторов, ни дуговых ламп, при помощи которых они могли бы целиться, но и русские были безоружны — если только они не забрали винтовки у мертвых охранников. Но они собирались убить своих врагов, а потом сбежать. Им нечего было терять, кроме своих жизней — да к тому же они и так были обречены на гибель.
Внезапно Док услышал какой-то совсем слабый шорох — он был гораздо тише шума битвы. Лейтенант узнал в нем шипение пара, выпущенного остановившимся локомотивом. Поезд еще не уехал. Пока еще нет. Но это могло произойти в любую секунду. Сэвидж быстро повернул в сторону тумана, но сбавил скорость, когда ему показалось, что он приближается к сточному каналу. А затем он и правда увидел его темную полосу.
Теперь он побежал еще быстрее. Пригнувшись, чтобы не упустить канал из виду, он приблизился к тому месту, откуда совершенно отчетливо доносилось тяжелое дыхание. Юноша замедлил шаг, держа винтовку наготове, и внезапно услышал стук катящихся по рельсам железных колес и все учащающееся дыхание паровоза.
Отбросив осторожность, как он сбросил бы бесполезную ношу, Кларк побежал так быстро, как только мог!
Выстрелы, похожие на приглушенные хлопки, доносились из дымового облака впереди. Сэвидж углубился в этот дым примерно на тридцать футов, упал головой вперед и сильно ударился обо что-то. Его рука налетела на камень с такой силой, что он выпустил винтовку, но потом он сумел встать на ноги и обернулся. Потом он стал прощупывать землю перед собой ногой и наткнулся на что-то. Что бы это ни было, оно застонало. Это был человек.
А затем знакомый скрипучий голос произнес:
— Сдохни! Сдохни, ты…
Док Сэвидж опустился на колени и щелкнул зажигалкой. Обезьян Мэйфэйр лежал с закрытыми глазами, и из внутренней части его левого бедра сочилась кровь. В то же время пыхтение и шипение поезда стали громче. Кларк почувствовал едкий запах угольного дыма и, взглянув вверх, увидел в воздухе что-то красное, удаляющееся от него вправо. Это был огонь из дымовой трубы паровоза.
Лейтенант быстро осмотрел рану Обезьяна, сознавая, что поезд с каждой секундой уносится от него все быстрее. Пуля вошла в плоть очень близко к бедренной кости. Возможно, она задела эту кость, а может, и нет. Впрочем, кровоточащее отверстие на другой стороне ноги говорило о том, что пуля прошла навылет.
Эндрю мог умереть от потери крови. Однако если бы поезд ушел, его отъезд все равно мог обречь этого человека на смерть. Как и вообще всех военнопленных, оставшихся в лагере живыми. При этом Обезьян обладал огромной жизненной силой и мог вскоре получить помощь.
Это было, пожалуй, самое трудное решение, которое Кларку когда-либо приходилось принимать в своей юной жизни. Но множество жизней, находившихся в опасности, перевешивали одну.
Мэйфэйр одобрил бы его решение. По крайней мере, юноша надеялся, что он это сделает.
Он отложил зажигалку и встал. Пошарил в тумане и быстро нашел винтовку. А потом побежал. И на бегу сразу же наткнулся на рельсы, после чего развернулся, чтобы помчаться по ним.
Фара локомотива не горела. Машинист не хотел предупреждать никого в лагере о том, что он уходит. В любом случае свет был бы полезен только для того, чтобы осветить то место, где стоял поезд. Паровоз стоял «лицом» к лагерю, и чтобы выехать из него, ему нужно было ехать задом наперед, толкая перед собой вагоны.
К последнему вагону, который теперь был первым, были прикреплены фары, так что машинист мог видеть рельсы впереди. Они включились, когда конец поезда проходил за углом утеса.
Хорошо, что этот свет поначалу не был включен, подумал Сэвидж. Иначе охранники на соседней сторожевой башне могли бы увидеть его. Он сомневался, что они разглядели бы нечто большее, чем его движущуюся фигуру, но они могли догадаться, что это был военнопленный. В таком случае сейчас они уже стреляли бы в него.
Даже теперь, когда он вовсю работал ногами, чтобы догнать локомотив, у него мелькнула мимолетная мысль.
Каблуки, которые он сорвал с сапог, были сделаны из смеси резины и взрывчатки, а полотенце, повязанное у него на животе под рубашкой, было пропитано зажигательными веществами, в том числе термитом. Если воспламенить этот порошок из алюминия и оксида железа, он будет выделять огромное количество тепла. Сэвидж планировал привязать каблуки к каждой из двух опор сторожевой башни, обернуть вокруг них полоски полотенца и взорвать опоры. Тогда башня рухнула бы, а находящиеся в ней охранники разлетелись бы вдребезги, как Шалтай-Болтай.
Пыхтение поезда стало громче, а красное свечение — ближе. Док ускорился, надеясь, что не споткнется о шпалы. Он миновал калитку из колючей проволоки, край которой двигался ему навстречу. Должно быть, кто-то откинул ее назад, чтобы закрыть, и теперь юноша едва избежал удара по ней плечом.
А потом позади него раздался крик! И выстрелы. Пуля пролетела достаточно близко, чтобы пронзить его ухо. Это было бы иронично, если бы его подстрелили именно сейчас… Боги любят устраивать такие финалы!
Но боги пощадили его. Пули больше не свистели рядом.
Еще одна неуместная мысль. А может быть, не такая уж и неуместная?
Кларк не верил ни в богов, ни в судьбу. Но во времена острого кризиса и опасности он обычно возвращался к изначальному эмоциональному состоянию человека. К состоянию старого дикаря каменного века, который поклонялся злым и добрым силам, огромным непонятным вещам. Часть его подсознания брала верх, пробуждалась древняя родовая память.
Молодой человек увидел переднюю часть локомотива. Тот был очень смутно очерчен непрямым, но ярким светом, идущим из топки в кабине. Дверца топки была открыта, чтобы угольщик мог заполнить ее целиком. Док вскочил на подножку — как это называется по-немецки? — и повис на торчащем над ней выступе, уцепившись за него одной рукой.
Ему потребовалась минута — может быть, чуть больше, — чтобы перекинуть винтовку через плечо и взобраться на крышу локомотива, а затем, покачиваясь на подгибающихся ногах, попасть на крышу кабины. Жар, идущий от котла через железные пластины и подошвы его сапог, не располагал к медлительности. Он пролежал около десяти секунд на крыше кабины, внимательно прислушиваясь. Его винтовка была снята с плеча и готова к стрельбе, хотя в таком положении ему было бы очень неудобно скатываться с крыши.
Потом лейтенант вынул из кармана револьвер. В нем оставалось еще два патрона, однако там, внизу, вероятно, были не только машинист и кочегар. Кларку казалось, что в кабине были еще солдаты и что именно они стреляли в Обезьяна Мэйфэйра.
Он не слышал никаких голосов — если они вообще были — из-за шума двигателя и колес. За кабиной, угольным тендером впереди нее и крышами двух грузовых вагонов виднелись огни. Сэвидж был уверен, что этот свет идет из окон пассажирского вагона, в котором должны были находиться фон Гессель и его свита. Были ли на крышах вагонов солдаты, он не знал — если и были, их невозможно было разглядеть в темном тумане.
Юноша слегка подвинулся вперед. Лежа ничком и уткнувшись подбородком в крышу кабины, он увидел человека, который сгребал уголь в топку. Док подождал, пока этот парень зачерпнул большую лопату и отвернулся, чтобы пройти с ней несколько шагов, прежде чем бросить топливо в открытую пасть топки. Затем Кларк снова двинулся вперед и заглянул за край крыши.