Немало и таких, кому в детстве внушили, что все верующие – тёмные люди, а когда вырастают, уже не хотят проверить, правильно ли то, чему их учили? Но в человеке заложено чувство благоговения перед чем-то высшим. Поэтому неверующие обычно ставят что-нибудь или кого-нибудь вместо Бога: науку, искусство, будущее человечество или человека, и поклоняются этим идолам. Однако в глубине души они тайно тоскуют о Боге. Таких людей надо жалеть. Как-то английский ученый Флеминг, открывший пенициллин, на торжественном собрании, где в его адрес было сказано много похвальных слов, заявил: «Вы говорите, что я что-то изобрёл – это неверно. На самом деле я только увидел. Увидел то, что создано Богом для человека и что было мне открыто. Честь и слава принадлежит Богу, а не мне». В самом деле, – размышлял сейчас Матюхин, – как можно объяснить дарвинизмом способности и работу пчёл? Ведь среди них существует распределение труда: одни пчёлы строят ячейки, другие собирают нектар, третьи охраняют улей, четвёртые убирают мусор, пчелиная матка только кладёт яйца. Каким путём приобретают пчёлы все эти способности? – В природе всё разумно устроено, не так ли? – спросил Д.Л. Матюхина. – А то есть такие, сомневаются: мол, что-то тут не предусмотрено, и даже Бога в этом обвиняют. Но виноват-то не Бог, а наше неразумие. Один вот такой сомневающийся забрёл как-то на огород, видит – тыквы растут. Смотрит на них и думает: «Вот ведь до чего глупо всё устроено! Тыква такая большая, а стебелёк у неё совсем тоненький. Чепуха, да и только…». Потом пошёл в лес, остановился возле дуба, оглядел его и давай снова критиковать: «Надо же, дерево огромное, ствол толстенный, а жёлуди малюсенькие. Ерунда какая-то…». И лёг под дубом спать. Спал, спал, вдруг жёлудь упал с ветки и ударил его прямо по носу, чуть в кровь не разбил. Он вскочил: «Слава Богу, что не тыква, а то бы совсем убило!». В зале дружно рассмеялись. – Значит, устроено-то всё премудро. Вот теперь ты мне и разъясни, – попросил Д.Л. лектора, – кто научил птиц: улетают они из наших холодных стран в тёплые, летят тысячи вёрст через поля, леса, горы и моря и не сбиваются с дороги и опять на лето возвращаются и находят свои гнёзда. Кто же указывает им дорогу? – Это они делают по привычке, – ответил лектор – вам уже было разъяснено, что привычки передаются по наследству. Многие тысячи лет назад птицы привыкли летать по известному пути, и привычка эта стала инстинктом, который передаётся от поколения к поколению. – Ну, милый мой, это ты не дело говоришь, – возразил Д.Л. – Я вот уже больше шестидесяти лет хожу и надеюсь ходить до самой смерти, и отец мой ходил, и прадед – до самого Адама, от которого пошёл род человеческий, однако, родись у меня сын или дочь – год, а то и два их учить надо. Привычка не передалась с рождением, каждого ребёнка приходится учить заново. А вот цыплёнок, как только вылупится из яйца, сразу же бегает, а утёнок, тот даже поплывёт, и никто их этому не учит. Мы же, люди разумные, не можем передать своей привычки детям, чтобы им, когда родятся, сразу бегать, как цыплята. Ты мне объясни: почему человек не может родиться с готовой привычкой ходить, хотя предки его ходили много тысячелетий, птицы же, только раз прилетят из тёплых стран в холодные, а дети их уже знают обратную дорогу и летят впереди без всяких указаний, без всякой выучки и обратно возвращаются. Откуда это у них? -Такова их природа, – только и сумел ответить лектор. – Кто же дал им такую умственную природу, какой и человек не имеет? Ты вон учёный, да, пожалуй, в чужой деревне заплутаешь без провожатого. Или посади тебя в самолёт – без карты куда полетишь? А птица ещё до году не доросла – головка с напёрсток, летит и знает, куда; летит тысячи вёрст через леса и пустыни, через горы и моря и не сбивается с дороги. И что ещё удивительнее: возвращаясь в старые места, находит своё гнездо. Кто же научил её? Разъясни мне, дорогой! Ведь ты учитель, должен знать. Демьян Лукич немного помолчал. – Помню, шли мы как-то с приятелем в лесу и слышим: птицы всполошились. В чём дело? Оказывается, по дереву ползёт большая змея. А наверху в гнёздышке – птенчики. Как птицам защитить детёнышей? И тут одна улетает, вскоре прилетает, а в клюве у неё какие-то стебелёчки. Бросила их в гнездо, и змея, добравшись до гнезда, только хотела просунуть голову – и вдруг бросилась в сторону, открыла пасть и зашипела, прямо затряслась. И тут же скрылась. Потом узнали, что птица принесла ядовитое растение. Вот и скажи: какие науки она изучила? Какой институт кончила? Откуда знает, что для змеи это растение – верная смерть? – Я уже сказал, что природа наделила птиц такими способностями, – с раздражением ответил лектор. – Природа, природа, – укоризненно покачал головой Демьян Лукич. – У вас всё природа да привычка. Если эта природа, материя такая умная, даже вечная, как ваши учёные говорят, то почему же называете её природой? Назвали бы уж тогда Богом! Да для вас она и есть бог… А у меня Трофимушка, – кивнул он на сидящего неподалёку внука, – иначе воспитан. Когда был ещё маленький, позвал я его в огород. Вот, – говорю, – Трофимушка, твоя грядка, сей на ней, что хочешь. А сам засеял её скорорастущей травой, чтобы получилось его имя. И вот мальчонка прибегает ко мне: – Дедушка, идём быстрее, что покажу! – и тащит меня в огород. – Смотри, на грядке моё имя взошло! Кто это сделал? – теребит он меня. – Да это, наверное, природа сделала. – Как так – природа? – Да так: грядка сама написала. – Не-ет, неправда! Откуда грядке знать, как меня зовут? Это ты, небось, написал. – Да, я, – пришлось мне признаться. – И запомни: в мире ничего само не возникает. Эту зелень на грядке я посеял, потому что у меня были семена. А землю всю, кто засеял травами, цветами? Кто насадил леса, рощи, кто провёл реки, воздвигнул горы? – Как кто? Бог! – ответил внук. – Вот видишь, – обратился Демьян Лукич к лектору, – ребёнок и тот понимает, а по-вашему получается, что природа – мудрец из мудрецов, научила птиц да пчёл такой мудрости, какой нет даже у учёных! Лектор махнул рукой: мол, о чём с вами толковать! – Я должен сказать, – заявил он, – что природа, какой мы её знаем, в отличие от человека, не имеет разума. У нас есть сознание: мы осознаём свои поступки, размышляем, рассуждаем, решаем и меняем свои решения. Природе же всё это не свойственно. Она не рассуждает, не размышляет, она не сознаёт, что делает. Природа неразумна. Природа слепа. – Спаси тебя, Господи, за твой ответ, – сказал на это Демьян Лукич. – Значит, человек умнее природы? – Ну, конечно! Я же только что сказал. Не только умнее – он и подчиняет её себе, заставляет работать на себя. Человек – властелин природы! – Властелин, говоришь? – Демьян Лукич улыбнулся. – А мудрый один старец сказал: человек, он, мол, как жук. Когда тёплый день, солнышко играет, летит он, гордится собой и жужжит: “Все мои леса, все мои луга! Все мои луга, все мои леса!” А как Солнце скроется, дохнёт холодом и загуляет ветер – забудет жук всю свою удаль, прижмётся к листу, сидит, дрожит. – Правда, – вздохнул кто-то в зале. – Вот такие мы, люди… – А если человек властелин, – снова обратился Демьян Лукич к Матюхину, – скажи тогда вот что: может ли он, такой умный и разумный, сделать, к примеру, машину, которая говорила бы, как вот мы с тобой? – Не только может, но уже сделал, – улыбнулся Матюхин. – Разве вы не знаете, что уже давно существуют машины, говорящие и поющие и даже ходящие – магнитофоны, роботы и т.д.? – Я не о таких спрашиваю. Это не сами они говорят, а человек говорит или поёт через них. А я спрашиваю: может ли человек сделать машину, чтобы она думала и говорила самостоятельно? Поди-ка сюда, Трофимушка,– позвал Лукич внука. Тот подошёл. – Видишь этого мальчонку, – Демьян Лукич погладил Трофимушку по голове. – Отец у него глухонемой, а сыночек вышел резвый, разговорчивый, смышлёный. Глухонемая привычка отца не перешла к нему. Объясни-ка ты нам, баранам, Трофимушка, как представляешь ты себе Бога? Трофимушка громко и серьёзно ответил: – Бог такой великий, что Его не вмещает небо и земля, и в то же время такой маленький, – показал он на свою грудь, – что вмещается в моём сердце. Трофимушка и в школе защищал веру в Бога. Учительница внушала детям, что веру выдумали безграмотные, тёмные люди, которые не могли объяснить различные явления природы. Однажды она велела хором повторять: «Бога нет! Бога нет!». Потом достала маленькую иконку, бросила её в угол: «А теперь, дети, будем плевать на неё и говорить: «Бога нет!». Все, как попугаи, делали это, только Трофимушка сидел серьёзный и молчал. Учительница подошла к нему: – Встань! Тебя, что, не касается? Почему не плюёшь и не говоришь, что Бога нет? Мальчик встал и ответил: – Раз вы, Мария Ивановна, говорите, что Бога нет, на кого же нам плевать? А если Он есть, то надо относиться к Нему серьёзно, с благоговением. Надо Его любить. – Ты что, тоже в Бога веруешь? – спросил мальчика Альтшулер. – Верую, – смело ответил Трофимушка. – Как же так? Разве вам не говорили в школе, что Бога нет? Что космонавты летали в космос, но Бога не видели? Трофимушка подумал немного и так же серьёзно, ответил: – Низко летали. И добавил: – А Боженьку не этими глазами смотреть надо. Его чистые сердцем видят (Евангелие от Матфея 5:8). – Ну, скажи всё-таки, – снова обратился Демьян Лукич к Матюхину, – человек может сделать машину, разумную, как этот мальч