Я нахмурился еще сильнее:
— И что?
— И еще… исчезла часть тебя самого.
— Уверен, что заметил бы это, — хмыкнул я.
— Часть не тела, — терпеливо, как слабоумному, объяснил Боб, — а твоих жизненных сил. Твоего ци. Твоей души.
— Подожди-подожди. Часть моей души пропала?
Боб вздохнул:
— Люди почему-то очень возбуждаются, когда слышат это слово. Та часть тебя, которая менее материальна, но от этого не менее существенна. Называй ее как хочешь. Так вот, ее части недостает, и совершенно не обязательно ударяться в панику по этому поводу.
— Часть моей души пропала и мне не стоит из-за этого волноваться? — возмутился я.
— Такое случается сплошь и рядом, — утешил меня Боб. — Скажем, ты поделился частью своей души со Сьюзен, а она с тобой. Именно это защитило тебя от Лары Рейт. Вы с Мёрфи тоже, сдается мне, недавно обменялись, — должно быть, ты добился-таки от нее объятия или чего-то в этом роде. Право же, Гарри, тебе давно пора трахнуть ее и покончить с…
Я сунул руку под рабочий стол, взял молоток и многозначительно посмотрел на Боба.
— Гм… да, — спохватился он. — Так, о чем это мы… Э-э, твоя душа. Ты все время отдаешь немножко себя. Все это делают. Магия тоже забирает некоторое ее количество. Она отрастает заново. Расслабься, босс.
— Если в этом нет ничего особенного, — спросил я, — тогда что в этом интересного?
— О, ну да, — ответил Боб. — Пойми, это ведь все энергия. И я задаюсь вопросом, что, возможно… возможно… подумай, Гарри. В тебе имелось некоторое, очень небольшое количество энергии Ласкиэли, поддерживавшее ее отражение, открывавшее тебе доступ к Адскому Огню. Теперь этого нет, но, пока оно было, отражение использовало часть энергии, чтобы действовать вопреки источнику этого отражения.
— Значит, оно питалось моей душой? Словно я батарейка какая или аккумулятор?
— Эй! — одернул меня Боб. — Не строй из себя невинно оскорбленного. Ты сам дал это ей. Ты поощрял ее делать свой собственный выбор, бунтовать, проявлять свободную волю. — Боб покачал верхней частью черепа. — Ужасная это штука — свобода воли, поверь мне, Гарри. Я рад, что у меня ее нет. Фу, нет, спасибо, не надо. Но ей ты немного дал. Ты дал ей имя. Воля приходит с этим.
С полминуты я молчал.
— И она использовала волю, чтобы убить себя, — произнес я наконец.
— Вроде того, — согласился Боб. — Она вычислила, какой части мозга достанется больше всего. Она приняла на себя психическую пулю, предназначавшуюся тебе. Я думаю, это практически то же самое, что выбрать смерть.
— Нет, не то же самое, — тихо возразил я. — Она выбрала не смерть. Она выбрала свободу.
— Может, поэтому это и называется свободой воли, — заметил Боб. — Эй, скажи мне, что ты, по крайней мере, прокатился на пони, прежде чем цирк уехал. Я хочу сказать, она ведь могла заставить тебя увидеть и чувствовать почти все что угодно, и… — Боб осекся, и огоньки в его глазницах мигнули. — Эй, Гарри. Ты что, плачешь?
— Нет, — отрезал я и поднялся по лестнице из лаборатории.
В доме было… пусто как-то.
Я взял гитару, сел на диван и попытался привести в порядок мысли. Это давалось нелегко. Я испытывал все разновидности гнева, смятения и печали. Я продолжал убеждать себя в том, что это все эмоциональные последствия психического нападения Мальвора, но одно дело твердить это себе снова и снова, а совсем другое — сидеть и ощущать себя ужасно.
Я тронул струны и начал играть.
Великолепно.
Не то чтобы идеально — идеально играет компьютер. И пьесу я выбрал не особенно сложную. Мои пальцы не обрели вдруг особой ловкости — но музыка ожила. Мои руки прикасались к струнам уверенно и чутко, как случалось лишь в периоды вдохновения, продолжавшиеся, как правило, не дольше нескольких секунд. Я сыграл вторую пьесу, потом третью, и каждый раз в нужном ритме; я пробовал новые нюансы, варианты аккордов, придававших простым мелодиям глубину и цвет — красивую грусть минорным, мощь мажорным, акценты и чувственность, которые я всегда слышал в уме, но не мог отразить в жизни. Словно кто-то отворил дверцу у меня в голове. Или помогал мне.
Я услышал тихий, очень тихий шепот, похожий на эхо голоса Лаш:
Все, что в моих силах, хозяин дорогой.
Я поиграл еще немного, прежде чем осторожно отставил гитару в сторону.
Потом встал, позвонил отцу Фортхиллу и попросил его приехать и забрать почернелый динарий, как только я выкопаю его из-под своего подвала.
Я засек Томаса у его дома и, держась в отдалении, проследил его путь по городу. Он направился по Эль в сторону Петли, потом свернул на параллельные улицы. Он казался бледнее и напряженнее обычного. Он потратил чертову уйму энергии, сражаясь с вурдалаками, и я знал, что ему необходимо кормиться — возможно, с опасностью для кого-то, — чтобы восстановить утерянное.