— А если я пообещаю ходить на цыпочках?
— Тогда я пообещаю прекратить размазывать вас по стене, как только пойму, что вы не оказываете сопротивления при аресте, — заверил он веселым тоном. Потом лицо его посерьезнело, и взгляд сделался стальным как клинок. — Это место преступления. Нельзя.
— Молли, — сказал я вполголоса. — Ты не будешь возражать, если мы с полицейским побеседуем с глазу на глаз?
— Конечно, — согласилась она. — У меня все равно дел полно. Вы меня простите? — Она повернулась и, не оглядываясь, поспешила по коридору.
— Хоть поговорить со мной об этом вы можете? — спросил я Роулинса.
— Ну… — вздохнул он. — Слушайте, Дрезден, я ничего против вас не имею. Поговорить поговорим. Но внутрь я вас не пущу.
— Почему? — не сдавался я.
— Потому что это может обернуться против парня, которого мы забрали.
Я нахмурился и склонил голову набок:
— Да?
Роулинс кивнул.
— Мальчишка этого не делал, — сказал он. — Но камеры видеонаблюдения зафиксировали, как туда заходил он, потом пострадавший, и больше никого. И я все это время сидел здесь, не отходя. Я точно знаю, что никто другой не входил и не выходил.
— Откуда тогда вы знаете, что на старика напал не мальчишка?
Роулинс пожал плечами:
— Никаких других улик. Он не задыхался, а ведь так отколошматить человека — дело непростое. И руки у него совершенно целые — не разбитые, и крови на них не было.
— Так почему же вы его арестовали? — спросил я.
— Потому что никто другой этого сделать тоже не мог, — ответил Роулинс. — И еще потому, что старик был в отключке и не мог ничего рассказать, чтобы снять с парня обвинения. Мальчишка не бил его, но это не значит, что он не замешан. Я так подумал, что, может быть, он знает, как нападавший сумел проникнуть внутрь незамеченным, поэтому забрал парня и допросил. Решил, что, если у него имелся сообщник, он скорее расколется, чем будет брать все на себя. — Роулинс поморщился. — Только он не раскололся. Он вообще ни черта не знал.
— Зачем же его увезли?
— Я не знал, что он уже проходил по одному делу, пока не разобрался с бумагами. Повторное обвинение автоматически переводит его в категорию подозреваемых. Очень некстати всплыло то дело. Он может погореть, даже если не виноват.
Я покачал головой:
— Вы уверены, что больше никто не мог войти или выйти?
— Я же прямо вот здесь и сидел, — обиделся Роулинс. — Любой, кто прошмыгнет мимо меня незамеченным, должен быть рыцарем-джедаем или кем-то в этом роде.
— Или чем-то, — повторил я вполголоса, взглянув на дверь.
— Подружка, — буркнул Роулинс, мотнув головой вслед Молли. — Это она вас втравила?
— Дочь приятеля, — кивнул я. — Я внес за парнишку залог.
Роулинс хмыкнул:
— Жаль мальчишку. Я сделал все по инструкции, но… — Он покачал головой. — Порой одних инструкций мало.
— Девица считает, что он не виноват, — сказал я.
— Девицы, Дрезден, всегда считают их белыми и пушистыми, — устало возразил Роулинс. — Проблема в том, что улики свидетельствуют против него. Более чем достаточно для суда, если только эксперты не найдут чего-нибудь здесь или на старикане, чтобы снять с парня обвинение. А это возвращает нас к тому, с чего мы начали; поэтому я вас и не пущу.
Я кивнул.
— А если я скажу вам, что это непростое дело?
Он пожал плечам:
— Думаете, нечисть какая-нибудь?
— Я пообещал девчонке, что проверю.
Роулинс нахмурился еще сильнее, но мотнул головой:
— Не могу пустить.
— Но хоть посмотреть можно? — попросил я. — Дверь только приоткрыть, чтобы я даже не заходил, а одним глазом глянул. От этого ведь никому вреда не будет, правда? И потом, туда уже заходили — и вы, и ребята из «скорой», и детектив, возможно, тоже. Разве не так? И как я тогда могу затоптать улики, если всего лишь за дверь загляну?
Роулинс пристально посмотрел на меня и вздохнул. Потом хмыкнул, и передние ножки его стула со стуком опустились на пол.
— Ладно, — сказал он, вставая. — Только внутрь ни шагу.
— Вы настоящий джентльмен, Роулинс, — заверил я его и локтем приоткрыл дверь. Она издала пронзительный скрип.
Не заходя за ленту, я просунул голову в щель и огляделся по сторонам.
Все стандартное. Туалет. Белый кафель. Кабинки, писсуары, раковины, длинное зеркало.
Конечно, кровь вряд ли можно было назвать стандартной.
На полу темнела большая лужа, и брызги разлетелись по сторонам так, что кто-то несколько раз поскальзывался на кафеле. На плитке четко читались отпечатки четырех разных ног; кроме того, кровь виднелась на раковине: судя по всему, пострадавший пытался, подтянувшись за нее, подняться на ноги. Довольно зловещее зрелище; впрочем, я мог этого ожидать. При убийстве, скажем, крови еще больше, но и так ее вполне хватало. Кто-то вложил в процесс избиения Кларка Пелла всю свою душу… если она у него имелась, конечно. От моего взгляда не укрылись кровавые брызги в верхнем углу зеркал и даже на потолке.