— Да, — вздохнул я.
— Тогда какая разница? Это вполне реально.
Я махнул рукой, словно отгоняя от шеи назойливую муху, и ощущение сильных, уверенных пальцев на загривке исчезло.
— Валяй, — сказал я. — Только без рук. Мне не хотелось бы начинать день с заключения тебя в ментальную клетку, но если вынудишь, я это сделаю.
— Как тебе угодно, — произнес ее голос, и ощущение постороннего присутствия тоже ослабло. Но не совсем исчезло. — Хозяин мой, я правильно поняла, что ты не упомянул при этом горячей воды?
Я хмыкнул и, пробормотав пару-тройку слов себе под нос, сунул на несколько секунд голову под иллюзорно обжигающую воду.
— Ты уловила, что произошло вчера вечером? — спросил я наконец вслух.
— Разумеется, — отозвался падший ангел.
— И что ты об этом думаешь?
С полминуты Ласкиэль задумчиво молчала.
— Думаю, что Кэррин считает некоторую дистанцию между вами профессиональной необходимостью, но что ей кажется, со временем, при других обстоятельствах все может еще измениться.
Я вздохнул.
— Нет. Не это. Блин-тарарам, мне не нужно интимных советов от адской шлюхи! Я имел в виду тварей, которые нападали на людей на конвенте.
— А-а, — произнесла Ласкиэль без малейшего намека на обиду. — Разумеется, это нападал сверхъестественный хищник.
Каков вопрос, таков ответ, подумал я и подвигал плечом под горячей водой.
— Если так, значит, целью нападений было не насилие ради насилия, — задумчиво пробормотал я. — Это объясняет увиденное мною в туалете, где напали на старика. Кто бы это ни сделал, он хотел посеять страх. Причинить боль. Чтобы насытиться… чем? Психической энергией, выделяемой жертвами?
— Объяснение немного упрощенное, — заметила Ласкиэль, — но для смертного, насколько я могу судить, довольно точное.
— Ба, да ты у нас теперь знаток смертных?
— Всегда была, — возразила она. — Не прими за обиду, но тебе стоило бы учитывать, что ваша способность оценивать окружающую ситуацию в значительной степени определяется верой в иллюзии. Во время. В истину. В любовь. В тому подобные вещи. Разумеется, это не ваша вина — но это накладывает некоторые ограничения на вашу способность воспринимать и понимать отдельные явления.
— Я всего лишь смертный, — хмыкнул я. — Так что уж просвети меня.
— Для этого тебе придется расстаться с претензиями на смертность.
Я даже зажмурился.
— Я что, должен умереть?
Она вздохнула.
— Ты снова понял лишь отчасти. Но для доходчивости скажу проще — да. Тебе придется перестать жить.
— Что-то не очень это меня просветляет, — заметил я. — Таких учителей мне и без тебя хватает. — Я прополоскал волосы, потом намылил их шампунем еще раз, от чего начал благоухать как ирландский ручей (так, во всяком случае, написано было на этикетке). — Ладно, поговорим о тех, кто остался жив. Они перенесли душевную травму.
— Если теория не ошибается, — согласился голос Ласкиэли. — Если они и правда травмированы душевно, воздействие, похоже, необратимо.
Я поежился. Травмы такого рода проявляются по-разному, но в любом случае достаточно погано. Я видел людей, которых подобные атаки на психику довели до безумия. Мёрфи подверглась раз такому нападению и потом несколько лет, пока не зажили душевные и психические раны, страдала от ночных кошмаров. Впрочем, приходилось мне видеть и тех, кого вампиры Черной Коллегии превратили, измочалив в психическом отношении, в почти безмозглых рабов — или в обезумевших убийц, в пушечное мясо для новых господ.
Хуже всего, что почти единственный способ это увидеть — отворить зрение. А отсюда следует, что каждый чудовищно покалеченный псих гарантированно останется в моей памяти. Навсегда.
Верхняя полка моих ментальных трофеев и так ломится от всяких жутиков.
Обманчиво горячая вода струилась по моему телу. Что ж, пустячок, а приятно.
— Уходи, — приказал я Ласкиэли. — Впрочем, — добавил я, — горячую воду пока оставь.
— Как тебе будет угодно, — очень вежливо отозвался голос падшего ангела, и ощущение ее присутствия исчезло окончательно.
Я оставался под душем, пока пальцы не сморщились. Или, говоря точнее, пальцы правой руки — кожа на обожженной левой выглядит сморщенной всегда. Стоило мне выключить воду, как ощущение ледяного холода вернулось, пока я одевался, меня колотила дрожь.
Я наполнил миски Мистеру и Мышу, наскоро проглотил какой-то фигни с ледника и открыл себе банку «колы». Подумав, и спустился в лабораторию и взял с полки череп Боба.
В темных глазницах замерцали оранжевые огоньки.
— Эй! — сонно пробормотал Боб. — Куда это мы?
— Поработать, — ответил я. Поднявшись, я сунул череп в нейлоновый рюкзак. — Ты мне можешь пригодиться. Только мы сегодня будем в местах довольно людных, так что будь добр, держи рот на замке, пока я не расстегну рюкзак, ладно?
— Идет, — отозвался Боб, зевая, и огоньки в его глазницах снова погасли.
Я собрал свой нехитрый магический арсенал: браслет-оберег, кольцо — преобразователь энергии, серебряный амулет-пентаграмму. Сунул в боковой кармашек рюкзака новый, собственноручно вырезанный жезл, оставив рукоять торчать так, чтобы при необходимости мгновенно выхватить. Я взял свой посох и задумчиво покосился на кожаную куртку, висевшую на крючке у двери. Я наложил на нее заклятия, способные сдерживать самые разнообразные когти, клыки, пули и прочую дрянь, и обычная куртка превратилась в своего рода доспехи.
Увы, как и у большинства других доспехов, системы кондиционирования воздуха у нее не имелось, так что надень я ее на такой жаре, я помер бы от перегрева прежде, чем кому-либо представился бы шанс укусить, царапнуть, лягнуть или застрелить меня. Блин, даже синие джинсы, в которых я собирался выходить, покажутся мне слишком тяжелыми задолго до полудня. В общем, куртка осталась висеть на крючке.
Это меня немного угнетало. Я привык к своей куртке, и ее заговоренная кожа не раз и не два спасала мне жизнь. Каким-то уязвимым я себя ощущал, отправляясь без нее навстречу сверхъестественным конфликтам. Поэтому я снял с другого крючка поводок Мыша и пристегнул карабин к ошейнику, на что пес оживленно завилял хвостом.
— Ты сегодня со мной, — сказал я ему. — Надо же, чтобы кто-нибудь прикрывал меня сзади. Может, потом поделюсь с тобой хот-догом.
При упоминании хот-дога Мыш завилял хвостом еще оживленнее. Он фыркнул, преданно потерся тяжелой башкой о мое бедро, и мы вышли на улицу ждать Мёрфи.
Она свернула с улицы к дому и не без опаски смотрела на то, как Мыш устраивается на заднем сиденье. Машина качнулась и слегка просела на рессорах под его тяжестью.
— Его у тебя не укачивает?
Мыш вильнул хвостом и, вопросительно склонив голову набок, одарил Мёрфи зубастой собачьей ухмылкой. Так и казалось, что он сейчас спросит: «Укачивает? Это еще что такое?»
— Хитрюга! — буркнул я и уселся рядом с Мёрфи. — Мы с ним хорошенько поработали над вопросами гигиены, как только я сообразил, каким здоровым он у меня вымахает. Он будет паинькой. — Я оглянулся назад. — Верно?
Мыш ухмыльнулся точно так же и мне. Я нахмурил брови и изобразил строгий взгляд. Он ткнул меня носом в плечо и улегся на диване.
Мёрфи вздохнула.
— Будь это любая другая собака, я бы заставила ее ехать в багажнике.
— Верно, — согласился я. — У тебя имеется отрицательный опыт общения с собаками.
— С крупными собаками, — поправила меня Мёрфи. — Отрицательный — только с крупными.
— Мыш не крупный. Он компактного сложения.
Она покосилась на меня, трогая машину с места.
— Ты в багажнике тоже поместишься, Гарри. — Она посмотрела на меня внимательнее и нахмурилась: — У тебя губы синие.
— Перестоял под душем, — объяснил я.
Она вдруг улыбнулась.
— Не хотел, чтобы что-то отвлекало тебя от дела? Пожалуй, я могу расценивать это как комплимент моей сексуальности.
Я фыркнул и застегнул ремень безопасности.
— Из больницы что-нибудь слышно?