– Да, да… – сказал Миша, чтобы не обижать шефа. – Идея интересная. Надо подумать…
7. День события
Утром выехать из Ядра на дачу, пока не перекрыли центр. До этого сделать и отправить макет, пока не проснулся Герчик. А еще успеть вздремнуть. Сидела, локтями на столе, выдавливая щеки к глазам.
– Не спать! – шепнула громко. – Соберись, Лерка!
Убрала руки, подвигала челюстью туда-сюда.
– Ладно, блин! Ладно! – открыла рот, подняла брови, вытаращила глаза. – Империя доверила мне неотложное дело! Я все успею! Не ссать!
Треснула по пробелу на ноуте – проснулся, разлепил сияющий глаз белого листа. На нем – что-то похожее на иероглиф. Протерла глаза – картинка стала четче. Старинные вензеля эпохи классицизма вернулись в моду. Нет, поспать вряд ли получится. Завитушки и петельки букв выводятся вручную.
Спасибо Гере. Укачала, положила, вырубился, и до утра. Счастливая мать. Даже улыбнулась, но улыбку перебил зевок.
Посмотрела на стену, на которой в последних отсветах заката мерцали рамки многочисленных дипломов, призов и наград. Легким движением пальцев приблизила начатый набросок логотипа, состоящего из двух слов: «День События».
Встал по будильнику ровно в 4:00, хотя отец всегда говорил: не ставь будильник на точное время, всегда накинь пару минут, просыпаться легче. Поднялся и сел, понюхал рукав рубашки, третий день на работе, уже пахнет. Осмотрел обивку дивана, от него тоже запах. Здесь постоянно ночуют умученные стажеры, водители, пьяные. Может, они блюют на этот диван? А я тут сплю, я, Денис Кораблев, старший организатор Комитета ДС при Совете России.
Поднялся на ноги, отряхнул брюки, посмотрел в окно, где в бледно-серой дымке будто парил над землей самый густонаселенный район Ядра – высотного бетонного центра древней столицы. С удовольствием зевнул. Расставил руки в стороны и с протяжным мычанием потянулся. На энергичном выдохе резко бросил руки вниз.
– Подъе-о-о-ом! – крикнул Денис так громко, что у самого челюсть хрустнула. – Работать, челядь!
И уже выходя в дверь, за которой сиял опенспейс Комитета, обернулся и выпалил несколько раз, как футбольную кричалку:
– Пошли! Пошли! Пошли! Пошли!
В темных углах комнаты, освещенной лишь бледным светом окна, началось шевеление, покашливания, приглушенная ругань. С разбросанных по полу матрасов начали подниматься фигуры в белых рубашках.
У кого-то ярким прямоугольником вспыхнул телефон. На экране блокировки уведомление, что сегодня – «День События».
Дима частенько называл себя водилой в пятом поколении, что было отчасти правдой, и этот факт биографии придавал ему сил. Осознание, что всю жизнь работаешь в правительственном спецгараже на узких дорогах закованного в бетон Ядра, позитивному настрою не способствует.
В шесть утра он стоял у окна, глядя на уходящие в дымчатое небо башни высоток, и вливал в слежавшееся за ночь тело раскаленный кофе.
Проснулся Дима раньше, чем нужно. Спал вообще плохо после гибели жены и сына, Вероники и Лёнечки, во время антиправительственных митингов и городских боев весной 2222 года. С депрессией боролся тем, что старался ее не замечать.
Его начальник, второй комиссар Высшего Совета России Евгений Степанович Борисоглебский, требовал стоять у дома и ожидать его выхода ежедневно с 7:30. Ехать до центра Ядра максимум тридцать минут. То есть у него еще час.
Дима не задавал себе вопросов, как потратить время. Он жил на автомате, стараясь не думать даже о самых простых вещах. Напротив, пытался держать голову в тишине и пустоте, а то если начнешь, будешь крутить в голове бесконечно то, что больнее всего… Вспоминать… Думать. Страдать. Зачем?
Он прошел не одну проверку у психиатров после трагедии. С комиссаром такого уровня не может работать ненадежный человек. Предан Дима был Евгению Степановичу беспредельно. Считая его родным отцом и даже гораздо бо́льшим – последней своей семьей.
Красавица жена, первенец сын, любимые, родные до невозможности… И все-таки нет, не может быть ничего дороже их. Мертвых. Даже живой Борисоглебский.
– Вот чего по утрам всякая фигня в башку лезет? – одернул себя Дима и тут же подумал про себя: это не фигня.
Отвернулся от окна, поставил кружку на стол и вдруг увидел себя в зеркале. На него смотрело темное от четырехдневной щетины лицо с как будто высохшим заостренным носом, с красными от бессонницы глазами.
– Хреново выгляжу. Блин! А чего я не побрился-то?
Рванул в ванную. Засуетились, запрыгали руки. Скрипнула дверка навесного ящика. Звякнула о стакан бритва. Дима, всегда опрятный и педантично требовательный к внешности, к одежде, к машине, забыл побриться! Невероятно. И это накануне…