— Я могу вызвать его в суд повесткой.
Ее холодные зеленые глаза заглянули в мои:
— А я могу его спрятать.
— И сесть за это в тюрьму.
Она улыбнулась во весь рот:
— Оглянитесь вокруг, мистер Слоун. Я живу в доме из шлакоблоков, у меня нет ни семьи, ни уединения, ни маленьких радостей. И живу я здесь тринадцать лет. Вы действительно думаете, что перспектива провести несколько недель в кутузке способна меня напугать?
Понимая, что продвинуться мне никуда не удается, я решил сменить тактику и сказал:
— Простите, сестра. Мне не следовало давить на вас. Не могли бы вы по крайней мере рассказать о том, какое впечатление производит на вас Блэр. Что он за человек?
— Такой же, как большинство живущих здесь, — неблагополучный. Вырос без любви, в гнетущей обстановке. С трудом верит людям. Легко впадает в ярость. Но также очень умен и очень хорошо умеет выражать свои мысли — он знает себя лучше, чем большинство ваших головорезов.
Впервые за все это время заговорила Лайза:
— Как вы считаете, это он убил свою мать?
Сестра Беатриса покачала головой:
— Совершенно исключено.
— У нас есть очень убедительные доказательства того, что в ночь убийства он был в доме. Если Блэр не убийца, почему бы ему не пойти в полицию и не рассказать, что он там видел?
С секунду сестра Беатриса изучающе смотрела на мою дочь.
— Скажу вам совсем просто: этого не будет.
— У него имеется черный «линкольн», модель шестидесятых? — спросила Лайза.
Сестра Беатриса еще раз окинула ее изучающим взглядом:
— У меня есть старый «Континенталь». Временами я одалживаю эту машину Блэру.
— Ее задние дверцы открываются назад?
— По-моему, мы полностью прояснили наши с вами позиции, нет? — Старуха опустила взгляд на книгу, которую читала перед нашим приходом, и зашевелила губами.
— Сестра…
Продолжая глядеть в книгу, она сказала:
— Если я, подняв взгляд, увижу, что вы еще здесь, то попрошу моих мальчиков выставить вас. Подобное удовольствие выпадает им не часто, и они стараются выжать из него все до последней капли.
В машину мы вернулись с рекордной скоростью.
Нет, наверное, ничего печальнее и мрачнее, чем тюрьма в канун Рождества. Каждая ее стальная дверь с шелушащейся серой краской, каждая ржавая решетка, каждый неряшливый сварочный шов, каждый стык строительных блоков, из которого торчат клочья уплотнителя, каждая бетонная плита усиливают ощущение безнадежности и позора.
В канун Рождества настало время, когда я уже не мог больше уклоняться от разговора с Майлзом о его сыне.
Охранник попросил меня отнести Майлзу ужин и вручил поднос с пластмассовой столовой утварью и едой.
Так что, пока мы разговаривали с ним в комнатке для допросов, Майлз ел, доставая пластмассовой вилкой из пластмассовой коробочки куски индейки под соусом, картофельное пюре и салат.
Отпустив несколько вялых шуточек, я наконец сказал:
— Послушайте, существует одно обстоятельство. Мы знаем о Блэре.
Майлз взглянул на меня поверх своего безрадостного ужина.
— Я не хочу, чтобы его втягивали в это.
— Майлз, Стэш будет доказывать, что вы убили Диану ради ее денег. Если нам удастся доказать, что вы знали о существовании Блэра, этот мотив вылетит в окно. Более того, я уверен, что в ночь убийства Блэр был в вашем доме.
Майлз скривился:
— Вот видите, этого я и хочу избежать. Вы собираетесь сказать: «Эй, посмотрите, ребята. В ночь убийства в доме был склонный к насилию мешок с дерьмом. Он и есть настоящий убийца».
Я побарабанил пальцами по столу:
— Давно вам известно о Блэре?
— Всегда было известно, — ответил он. — Этот мерзавец, брат Дианы, Роджер, уже через несколько недель после рождения ребенка сказал мне, что на самом деле он жив. Я мог попытаться предъявить права на него, но знал, если я это сделаю, Дианы мне не видать. Ей было всего девятнадцать лет. Мысль о том, что придется отказаться от всего — от семьи, от денег, от прежней жизни, — была слишком страшна для нее. Я обменял сына на Диану.
Майлз вытер один глаз ладонью, оставив на лбу мазок подливки.
— Это он, Майлз? Он убил Диану?
— Ответственность за то, что случилось с несчастным мальчиком, лежит на мне.
— Я задаю вам вопрос. Это Блэр Дэйн убил вашу жену?
Майлз снова принялся за еду, по щекам его катились слезы. В конце концов он сказал:
— Делайте то, что считаете нужным, Чарли. Но если вы хоть в чем-нибудь обвините моего сына в зале суда, я уволю вас, не сходя с места. А теперь идите, — он потыкал вилкой в пюре, — я пытаюсь получить удовольствие от рождественского ужина.