К семи часам я издергался окончательно.
Мой дом находится всего в шести кварталах от работы, поэтому я решил прогуляться пешком. Ни недавно сваренного кофе, ни сообщения на автоответчике, ни признаков того, что Лайза провела эту ночь в своей постели, я там не обнаружил.
Я посмотрел на часы: семь тридцать пять. В суде я должен был появиться в девять, а перед перерывом на ланч мне предстояло выступить с заключительной речью. Я позвонил в службу заказа такси и, положив трубку, принялся расхаживать по гостиной, обдумывая свое выступление. Проблема состояла в том, что подготовить следовало два его варианта. Один основывался на версии «это сделал Блэр». Другой, слащаво-сентиментальный, представлял собой попытку посеять в умах присяжных обоснованные сомнения. Чувствовал я себя ужасно — до безобразия неподготовленным.
В размышления о речи я погрузился настолько, что, снова взглянув на часы, с удивлением обнаружил: уже восемь семнадцать. Такси так и не появилось. Дорога от дома до суда занимала, если ехать на машине, минут десять. Правда, мне еще нужно было заскочить в офис. Стало быть, получалось пятнадцать.
Я снял с телефона трубку, чтобы второй раз позвонить насчет такси, однако никаких гудков не услышал. А спустя мгновение в ней прозвучал несколько озадаченный голос:
— Алло?
— Лайза! — воскликнул я. — Слава богу. Ты где?
— На окраине Сагино.
— Сагино!
До этого города было отсюда почти два часа езды.
— Я нашла Блэра. Он тут надрался до бесчувствия с тюремным дружком. Кажется, мне удастся уговорить его выступить на процессе.
— Оставь его. Это слишком опасно.
— Мне нужно бежать, иначе он улизнет. Мы либо приедем вместе, либо…
— О нет!
Трубка умолкла. Я посмотрел на часы: восемь двадцать одна. Сердце мое работало, как отбойный молоток. Если в ближайшие минуты такси не появится, я опоздаю.
Я позвонил в службу заказа:
— Слоун. Где моя машина?
— Кто?
Мне понадобилось пять минут, чтобы втолковать диспетчеру, как сильно я спешу. Наконец появилось, изрыгая клубы голубоватого дыма, такси. Я прикинул: если ничего не случится, в суд я попаду ровно за минуту до девяти.
И конечно, на середине пути к офису двигатель такси отказал, машина остановилась у бордюра. Водитель приступил к долгим переговорам по радио.
— Сколько времени все это займет? — спросил я.
Таксист с улыбкой повернулся ко мне:
— Не волнуйся, друг. Не больше часа.
Я вытащил из кейса сотовый. Батарейка его, естественно, была полностью разряжена.
— Как я рад, что вы наконец соизволили присоединиться к нам, мистер Слоун, — улыбаясь, сварливо произнес судья Ивола.
Присяжные уже сидели на своих местах, работала камера канала «Суд ТВ». До здания суда я добрался, уговорив подвезти меня паренька на «фольксвагене». Было уже почти десять.
— Приношу суду искренние извинения, — сказал я. — У меня сломалась машина и разрядился сотовый телефон. А потом…
Ивола прервал меня взмахом руки:
— Ну, надеюсь, хотя бы следующего вашего свидетеля мыши съесть не успели.
Присяжные захихикали.
— Ваша честь, я хотел бы очень коротко переговорить с моим клиентом.
Если не считать Блэра Дэйна, в списке свидетелей у меня остался только один человек, и я молил небеса о том, чтобы они избавили меня от необходимости использовать его.
— Нисколько не сомневаюсь. Однако эта привилегия предоставляется лишь тем, кто вовремя появляется в суде. Вызывайте вашего следующего свидетеля, мистер Слоун.
Я склонился к Майлзу и прошептал:
— Ваш черед. Или, может быть, вы предпочитаете сделать ставку на обоснованные сомнения?
Майлз мрачно взирал прямо перед собой.
— Я вообще не расположен сейчас делать какие-либо ставки, — ответил он.
— Тогда должен вас предупредить, — прошептал я, — вам придется туго.
— То есть?
— То есть, выходя на свидетельское место, вы полностью отдаете себя в мои руки.
Довольно долгое время он молчал, крепко сжимая пальцами край стола, и наконец сказал:
— Ладно, валяйте.
— Ваша честь, — сказал я, — защита вызывает Майлза Дэйна.
Сидевшие в зале журналисты оживились. Наконец наступала кульминация, которую все они долго ждали.
Майлз медленно приблизился к свидетельскому месту. Он казался маленьким, усталым, измученным, постаревшим. Далеко не тем романтическим персонажем, какого он привык изображать. Ворот белой рубашки Майлза был ему тесен, рукава синего костюма выглядели слишком длинными. Единственное, что осталось в нем прежним, были серые глаза, смотревшие на мир с выражением затравленного щенка.