Я вышел в середину зала. Почувствовал, как на моей спине сфокусировалась камера «Суд ТВ». Сердце у меня сильно билось, но я вдруг ощутил себя спокойным и сильным.
— Мистер Дэйн, — неторопливо, громко и мрачно начал я, — вы ведь завзятый врун, не так ли?
Глаза Майлза расширились.
— Нет, серьезно, — продолжал я. — Некий загадочный, гнусный вор-домушник пробирается в ваш кабинет, крадет эту самую палку, а затем в течение пятнадцати минут беззвучно избивает ею до смерти вашу жену и ловко выпрыгивает из окна второго этажа. Все это куча самого нелепого вранья, какое мне когда-либо приходилось выслушивать. Согласны?
Он смотрел на меня во все глаза. И судья Ивола смотрел на меня во все глаза. И присяжные. Даже Стэш Олески и тот выглядел удивленным.
Я неторопливо подошел к столу секретаря суда, взял вещественное доказательство, которому обвинение присвоило номер 37, — изогнутую черную палку, похожую на самурайский меч, прошел с ней по центральному проходу к задней стене зала. У стены сидел на стуле заснувший, судя по всему, мужчина в спортивной куртке, синих джинсах и низко надвинутой на лицо зеленой бейсболке.
— Эй! — окликнул его я. — Мы вам не наскучили?
И потыкал в мужчину орудием убийства.
Ответа не последовало.
Тогда я состроил зверскую физиономию, отступил на шаг, взмахнул орудием убийства и врезал им спящему по голове. Бейсболка взвилась в воздух. Зал ахнул, как один человек.
Разумеется, это был манекен — его неприметно подсадил в зал паренек, который подвозил меня на «фольксвагене».
Я еще раз с бешеной силой ударил сидящего. Бедняга бочком рухнул на пол. Я лупил по нему палкой, пока судья Ивола не опомнился и не заколотил молотком по столу.
— Примите мои поздравления, мистер Слоун, — крикнул он, едва перекрывая голосом шум, производимый моими ударами, — вы только что заработали вашим представлением штраф в одну тысячу долларов.
— Это была всего лишь допустимая демонстрация, служащая обоснованием моих доводов, — ответил я и быстро повернулся к Майлзу. — Признайтесь, мистер Дэйн, избивая этот манекен, я произвел немалый шум?
— Да, — прищурившись, ответил Майлз.
— А между тем вы сказали детективу Денкерберг, что в вашем доме в течение пятнадцати минут происходило примерно то же самое, однако вы ничего не слышали.
— Нет… я… Это он… Это был… Я видел его.
Я издевательски усмехнулся:
— Ну еще бы. Кто-то пятнадцать минут превращает вашу жену в месиво, а вы слышите всего лишь — как вы выразились? Странный шум?
— Какого ответа вы от меня ждете?
— Я жду от вас правды! — рявкнул я. — Просто расскажите всем этим людям, что произошло на самом деле.
Майлз Дэйн заморгал. Он помрачнел и громко произнес:
— Я отказываюсь отвечать вам на том основании, что ответ может привести к моему осуждению.
Сердце мое замерло. Хуже этих слов были только: «Да, я виновен».
— Вы хотите сказать, что сами убили вашу жену?
— Думаю, мне следует воспользоваться Пятой поправкой, мистер Слоун. — И он повернулся к судье Иволе: — Скажите, ваша честь, я могу уволить своего адвоката, не сходя со свидетельского места?
Ивола уже выглядел к этому времени человеком слегка контуженным:
— Леди и джентльмены, мы прервемся на несколько минут, чтобы разобраться в сложившейся ситуации. Пристав, проводите присяжных в отведенную для них комнату.
— Прежде чем мы начнем разговор, ваша честь, — сказал я, — мне хотелось бы коротко переговорить с моим клиентом. Если, конечно, он все еще мой клиент.
Будь у судьи Иволы лазеры вместо глаз, я бы прямо в эту минуту превратился в облако дыма. Некоторое время он свирепо изучал меня, затем сказал:
— Да уж, будьте добры, переговорите.
Я попросил судебного пристава отвести Майлза в небольшую совещательную комнату, примыкающую к залу суда. Как только за приставом закрылась дверь, Майлз поинтересовался:
— Ну что, довольны?
Я рассмеялся — без всякого, впрочем, веселья — и спросил:
— Вы понимаете, что вы только что сделали? Приобрели билет в один конец — в тюрьму.
— Не надо читать мне нотации! — ответил Майлз. — Я же вам говорил, не поднимайте этот вопрос в зале суда!
— Десять минут назад вы разрешили мне поступать так, как я считаю нужным.
— Я совершенно ясно дал вам понять — этой темы касаться не следует.