Я пробормотал нечто невнятное, что делает обычно человек, не понимающий, как ему реагировать на услышанное.
Майлз безрадостно усмехнулся.
— Я не мог поверить, что после стольких прожитых вместе лет она так плохо меня понимает. Мне всегда было плевать на ее деньги. Всегда! Я просто любил ее. Боготворил. — Он на миг закрыл глаза. — И думал, что она питает ко мне схожие чувства.
— Но она не питала?
Губы Майлза искривились в печальной улыбке:
— Она сказала: «Я всегда была одинока, Майлз, даже с тобой». Я спросил, любила ли она меня или хотя бы полюбила ли с ходом времени, а она ответила: «Не думаю, что я вообще когда-нибудь умела любить».
Он в один глоток прикончил свой виски.
— Там, в суде, помните? Роджер сказал, что это он убил ее. На самом деле он и не думал признаваться в убийстве. Он хотел сказать, что, породив на свет Блэра, который как раз тогда вошел в зал и которого Роджер считал убийцей Дианы, он тем самым убил ее. Не «я это сделал», а «я несу за это ответственность». А потом, прежде чем кто-либо успел понять, о чем шла речь, Блэр застрелил его, а пристав застрелил Блэра.
Я наморщил лоб:
— Вы хотите сказать, что убил ее все-таки Блэр?
Солнечный свет играл на воде, отражаясь в глазах Майлза, то темневших, то светлевших от этого.
— Нет. Я говорю лишь о том, что так считал Роджер.
— А, — отозвался я.
Наступило долгое молчание, потом Майлз сказал:
— Но, разумеется, и Блэр ее не убивал.
Меня точно ударили под дых.
— Как только она сказала, что никогда не любила меня, мне показалось, будто все вокруг рушится, — Майлз медленно покачивал головой, — будто вся моя жизнь обращается в пустое место. Я полагал, что меня любят, но это была не любовь, а всего лишь проявление благовоспитанной патрицианской терпимости.
Он снова надолго замолчал.
— Когда она наговорила все это, во мне словно что-то взорвалось. Вот об этом я и толкую: человек сам не знает, на что он способен. А когда все закончилось, я стоял над Дианой, смотрел на нее и понемногу осознавал, какой ужас я сотворил, осознавал, что единственным, кто заслуживал наказания, была вовсе не она. Роджер. Тут-то меня и осенило.
— Что именно? — тихо спросил я.
— В одно мгновение я вдруг понял, как смогу избежать наказания, вернуть Роджеру все зло, которое он принес Диане, мне. Даже тому несчастному ублюдку, Блэру.
Внезапно мне стало трудно дышать.
— Мне все время не давало покоя то, что за Роджером числился билет всего лишь в один конец, из Детройта в Нью-Йорк, — сказал я. — Почему было не купить два — сюда и обратно?
Майлз кивнул:
— Правильно. Мне пришлось смотаться в аэропорт и купить этот билет за наличные. Потому-то ко времени, когда я вам позвонил, тело уже и остыло. Купить билет до Детройта я, понятное дело, не мог. Для этого было уже слишком поздно. Потом я положил на столик в гостиной открытый альбом японских эротических гравюр. А после подбросил одежду в катер Роя Беверли.
Я постучал пальцем по книге «Как я убил жену и вышел сухим из воды»:
— Так вот почему в первом варианте не было посвящения?
Майлз снова кивнул:
— Мне пришлось позвонить из тюрьмы в «Элгин-пресс», помощнице Боба Гофа, попросить ее добавить это посвящение в новое издание. Общая идея состояла в том, чтобы привести случившееся с Дианой в соответствие с романом. И я сообразил: если роман будет полностью походить на то, что произошло в реальной жизни, если это сходство окажется слишком уж совершенным, все рано или поздно придут к выводу, что кто-то попросту попытался свалить вину на меня.
Он издал смешок, короткий и безрадостный — точно ветка треснула.
У меня дрожали руки.
— А те щепки черного дерева?
— Это я их подложил. Прямо в раны. Почему, как вы думаете, ваш эксперт, Хелен Рейнс, заявила, что их отчикали от конца бокена? Она, может, и психопатка, но тут попала в самую точку: я сам настругал эти щепки швейцарским армейским ножом.
— То есть убили вы ее все же не бокеном?
Он покачал головой:
— Нет. Я же говорю, на меня накатило безумие. Я просто спятил. Схватил первое, что попалось под руку. Настольную лампу. Она сейчас где-то на дне реки.
— А Леон Праути?
— Я познакомился с ним в тюрьме, в день моего ареста. Пообещал заплатить ему пять сотен баксов, если он поведает вам эту историю. Он должен был рассказать о Блэре, приезжавшем в старом «линкольне», а после вдруг вспомнить, что был еще и автомобиль из проката, в котором появился у дома высокий седой старик. Но Праути — идиот. Вторую половину истории он просто забыл. Во всяком случае, до суда.