Я прошу Фельдеша подробнее рассказать про знаменитую будапештскую демонстрацию 1930 года, одним из главных организаторов которой, я знаю, он был.
— Ведь вы тогда были директором Чепельской суконной фабрики?
— Техническим директором! Фабрика принадлежала капиталисту, — поправляет меня Фельдеш. — И одновременно руководил техническим аппаратом ЦК Компартии Венгрии. ЦК тогда находился в глубоком подполье.
— Тогда, выходит… были дважды техническим директором? — смеясь, спрашиваю я.
Фельдеш тоже смеется, рассказывает:
— Тридцатый год был тяжелый. Экономический кризис докатился и до Венгрии. На фабриках и заводах всюду шло сокращение. Многие предприятия вообще разорялись. Росла армия безработных. Первого сентября на улицы города вышло более ста тысяч безработных. Они несли плакаты: «Хлеба!», «Работы!»… В тот день мы разбросали и роздали восемьдесят три тысячи листовок. Это была самая мощная и организованная демонстрация после девятнадцатого года, такой хортистская Венгрия не знала.
Ну а через несколько дней начались массовые аресты. В первую очередь, конечно, хватали коммунистов. Арестовали и меня — выдал провокатор. Всех нас отдали под суд.
Приговорили меня к пяти годам тюрьмы. Два года я отсидел в Будапеште. Потом, вместе с другими политзаключенными, меня перевели в тюрьму города Сегед. Здесь мы организовали что-то вроде «рабочей академии». Члены подпольного Политбюро Йожеф Ревеи, Ландор Бела, Фрудеш Корикаш и Нандор Орос проводили с заключенными семинары по марксистско-ленинской политэкономии, по ленинской стратегии и тактике в революционном движении. Одним словом, без дела не сидели. Набирались знаний, чтобы потом их применить на практике.
— И все пять лет вам пришлось отсидеть?..
— Все пять!.. Вышел я на свободу, наладил кое-какие связи, но меня снова арестовали и судили. Повод, конечно, нашли. Дали новых пять лет тюрьмы!.. Отсидел я в общей сложности десять лет. Освободили меня осенью сорокового года. Чтобы опять не попасть в лапы хортистов, я по рекомендации ЦК нелегально перешел границу. Шел через Карпатские горы… Вскоре я уже был в Москве, работал на камвольном комбинате в Монине, усиленно изучал русский язык… А через год началась война..
Пал Фельдеш горестно вздыхает, некоторое время молчит опустив голову, потом продолжает свой рассказ:
— Да, война, война… Хорошо помню первый день, москвичей, штурмующих военкоматы… Записался и я в ополчение… Проходил строевую подготовку, учился стрелять из винтовки и пулемета… Все это потом пригодилось, когда меня отозвали в Москву и назначили командиром роты венгерских политэмигрантов.
— Была такая рота?..
— Была… В тяжелый для Москвы час, когда немцы уже были недалеко, нам доверили защиту подступов Кремля со стороны Исторического музея…
Факт этот мне кажется фантастическим и невероятным, может быть, потому, что я об этом узнаю через столько лет после окончания войны, к тому же здесь, в Будапеште.
Пал Фельдеш поднимает сухую веточку под яблоней и рисует на тропке контуры музея.
— Вот в этом окне, обращенном к Кремлю, стоял пулемет венгерской роты, а в этом, перекрывая проезд у музея Ленина, — пулемет испанцев. Роты наши входили в бригаду особого назначения.
Мы молчим, оба не сводя взгляда с бесхитростного, детского рисунка.
— Ну а потом, когда гитлеровцев отбросили от Москвы, — продолжает рассказывать Фельдеш, — я попросился на фронт… Меня послали на Брянский… Здесь мы и встретились с Вершигорой, прыгали с парашютной группой. Остальное вы уже знаете. Из Брянского леса начался путь венгерского партизанского отряда к себе на родину.
Фельдеш встает, смеясь спрашивает:
— Не пора ли нам в честь освобождения Венгрии отведать мускателя эгерского?
Встаю и я. Кажется — самая пора.
ИЗ «СКАНДИНАВСКОГО ДНЕВНИКА»
Эту поездку в Скандинавию в январе 1972 года я совершил для ознакомления с литературной жизнью Норвегии, Швеции и Дании. Поездка была насыщена интересными встречами и беседами как с писателями, издателями, так и с общественными деятелями этих стран.
Вместе со мной в поездке была скандинавистка Валентина Сергеевна Морозова. Она много лет занимается изучением норвежской, шведской и датской литератур, переводит поэзию и прозу этих стран.
Прощаясь с нами в аэропорту Копенгагена, первый секретарь нашего посольства в Дании Юрий Самохин дал мне «Литературную газету» от 19 января со словами: