– Значит, вы все-таки вышли за пределы своего вымысла о «ничтожном нигилисте», действующем по указке Вашингтона? – насмешливо спросил Киси, приподняв бровь.
Я засмеялся.
– О да, теперь я на многое смотрю по-иному. Я наконец решил загадку нашей Конституции. И тут я хочу вернуться к недавно произнесенным вами словам, депутат Цудзи-сан, – обратился я к бывшему полковнику, и он кивнул. – Вы обмолвились, что консервативные политические деятели не могут положиться на армию в такой ситуации, которая сложилась в июне. Что вы хотели этим сказать?
– Только то, что вмешательство военных в политическую жизнь запрещено Конституцией.
– Да, и если бы правительство решило подвергнуть сомнению законность этого запрета и все же мобилизовало армию на борьбу со смутьянами, то возникла бы пикантная ситуация, не правда ли?
– Да, пикантная, – согласился Киси. – Но ведь это всего лишь гипотеза, поскольку участие армии в усмирении демонстрантов не понадобилось. С этим справилась полиция.
– Короче говоря, эксперимент был очень поучительный.
– Эксперимент? Что вы хотите этим сказать? – раздраженно спросил Киси.
– Прошу вас, Мисима-сан, разъясните нам свою точку зрения, – промолвил граф Ито, которому, по-видимому, наш разговор доставлял удовольствие.
– О, это всего лишь моя гипотеза. Она касается июньских событий. Я думаю, правительству было заранее известно максимальное количество демонстрантов, которые могут встать под знамена левых. И оно сыграло на чувствах граждан, которые в конце концов согласились с тем, чтобы полиция применила тактику военного положения. Я полагаю, что волнения, вызванные подписанием нового Договора о безопасности, были спрогнозированы. Это был своего рода эксперимент, который должен был раз и навсегда доказать, что наша полиция способна обеспечить порядок в стране без участия армии. Таким образом правительство рассчитывало избежать конфликта с Конституцией. И действительно, после июньских событий вопрос о конституционности армии может быть отложен на неопределенное время. Правительству теперь нет никакой необходимости поднимать неприятный вопрос о конституционной реформе.
– Неужели вы всерьез полагаете, что мы намеренно вызвали социальный конфликт, чтобы не вносить изменений в Конституцию? – недоверчиво улыбаясь, спросил Киси.
– Да, потому что настоящая Конституция – ваша самая надежная опора. После июньских событий даже плохо разбирающимся в политике людям стало очевидно, что наша Конституция перестала быть эффективной платформой для противостояния режиму или мобилизации революционных сил. Урок, который я вынес, состоит в том, что с этого времени Конституция может быть изменена только в результате правого государственного переворота или массовой революции слева. Именно поэтому ваша «Третья партия» должна оседлать тигра, то есть выбрать средний путь.
– Ваша гипотеза недоказуема, – заявил Сато.
– Меня интересует не ее доказательство, а ее применение на практике.
– О каком применении может идти речь? – спросил Киси, хитро улыбаясь. В этот момент он был похож на самодовольного чеширского кота. – О применении в вашей творческой практике? Всем известно ваше пристрастие к скандалам.
– У меня есть только одно пристрастие – пристрастие к литературе. В этом плане я действительно амбициозен.
– Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать литературные проблемы, – заявил Сато. – Если вы хотели поговорить на эту тему, вам следовало вступить в литературное общество.
Сато сделал вид, что не понял намеков старшего брата. Я заподозрил, что дело было не в тупости Сато и не в большом количестве выпитого им виски, а в его хитрости и коварстве. Он только притворялся пьяным. На самом деле Сато внимательно следил за разговором и прекрасно понимал, что под «пристрастием к скандалам» Киси подразумевал мою причастность к послевоенным финансовым проектам и мое сотрудничество с Сэмом Лазаром и отделом Джи-2.
Граф Ито дал мне время осознать, какую двуличную игру ведут против меня братья, а потом заговорил:
– Я полагаю, Мисима-сан является членом уже довольно большого количества литературных обществ, и, следовательно, если он все-таки завел с нами речь об интересующей его проблеме, значит, она носит внелитературный характер и может быть адресована такому собранию, как наше. Я прав?
– Вы совершенно правы, Ито-сан. Вопрос, который я долго обдумывал, выходит за рамки литературы. Он состоит в следую-щем: что произойдет, если я напишу художественное произведение, глазным персонажем которого будет император?
Выражение лиц Киси и Сато оставалось невозмутимым, из всех присутствующих мое заявление удивило лишь Цудзи.
– Вы подвергаетесь нападкам как слева, так и справа, – предупредил он меня. – Ваши действия не останутся безнаказанными.
Граф Ито, усмехаясь, рассматривал набалдашник своей трости.
– Вам, как автору пьес для современного театра Но, Мисима-сан, наверное, нет необходимости напоминать слова Зеами. Он сказал, что никогда не станет вводить в свои пьесы персонаж императора, потому что жизненный опыт Его величества не походит на наш и у нас нет возможности изучить его жизнь во всех подробностях.
– Я знаю эти слова Зеами, но он жил в четырнадцатом веке, а с тех пор мир сильно изменился. Мы больше не можем игнорировать того, что наш император олицетворяется с «демократической» Конституцией. Раньше мы знали, что Драгоценному голосу нет необходимости отдавать публично приказы, чтобы править страной, что Его императорскому величеству не надо требовать актов почитания от своих подданных, чтобы обладать божественной сутью, потому что император правит в душе каждого из нас, и поэтому нация ведет себя должным образом.
– Возможно, я выражусь не совсем деликатно, – сказал граф Ито, – но у императора нет другой одежды, кроме Конституции, а вы хотите, чтобы он утратил и ее. Зачем вы так суетитесь, агитируя за «реставрацию» власти императора, когда это де-факто уже произошло? Ваше молчание принесло бы Его величеству больше пользы.
– Должно быть, мне так и не удалось объяснить вам свою позицию. На мой взгляд, оказаться полезным Его величеству можно, только рискуя собой ради него в акте поддержки, который обречен на полную неудачу. Думаю, что все вы знаете историю Такинори Кодзимы, военачальника, жившего в эпоху средневековья, в 1332 году он участвовал в неудачной попытке спасти императора Годаиго от изгнания. Слава Такинори выдержала испытание временем, о нем помнят спустя шесть столетий, несмотря то, что он потерпел поражение. Но почему? Этому способствовало стихотворение, слова которого он вырезал на вишневом дереве так, чтобы проезжавший мимо император заметил их.
И я начал цитировать стихотворение, однако граф Ито остановил меня:
– Не трудитесь, Мисима-сан. Мы прекрасно знаем эти строчки.
По выражению его лица я понял, что он догадался, куда я клоню. Цудзи выжидательно смотрел на меня. Киси и Сато тревожно переглянулись.
– Хорошо, – продолжал я, – в таком случае вы наверняка знаете, что эти строчки недавно вновь были написаны. На сей раз зубной пастой на стене тюремной камеры. Это сделал Ямагучи Отойа, перед тем как повеситься. Потерпевший неудачу герой Та-кинори стал образцом для подражания для Ямагучи, семнадцатилетнего мальчика, убившего четыре дня назад председателя Социалистической партии Асануму Инедзиро.
– Этот парень был кичигаи, сумасшедшим, – пренебрежительно махнув рукой, заявил Сато.
– Сато-сан плохо знает литературу, – заметил я. – У Ибсена судья Брак, отрицательный персонаж, тоже называет Гедду Габлер кичигаи, когда она в конце пьесы убивает себя. Брак говорит: «Люди не ведут себя подобным образом».
– По-моему, этот Брак совершенно прав. Люди действительно не ведут себя подобным образом.
– И все же некоторые люди именно так и поступают, – спокойно возразил Цудзи.
Киси откинулся на спинку шезлонга и закрыл глаза, делая вид, что дремлет.
– Ваши слова расходятся с вашей внешностью, Мисима-сан, – сказал он. – Когда я слушаю вас с закрытыми глазами, мне кажется, что это говорит Иноуэ Нисси или Кита Икки. А когда открываю глаза и затыкаю уши, то вижу перед собой экстравагантного человека, жаждущего респектабельности, стремящегося получить Нобелевскую премию. И что еще, Мисима-сан? О чем еще вы мечтаете?