Нельзя себе позволить болтаться на улице. Может идти на смену сестра, санитар, которые его знают: Эдвин имел смутное представление о времени начала смены. Может выйти на лестницу ночной привратник под видом любителя-селенолога, высматривая Море Бурь и Море Спокойствия. Полисмен может что-нибудь заподозрить. Он пошел по касательной от круглого фасада больницы, огибая ограду площади, нашел боковую улочку с магазинами, с подлинной тюдоровской пивной, с древними ответвлявшимися от нее переулками. Там, думал он, он будет в безопасности, выждет нужное время, пока не окажется среди приличных людей. Сейчас, по прикидке, почти пять.
Слава богу, что он потрудился запомнить название отеля Шейлы. «Фарнуорт». Боясь позабыть, как-то ночью, прежде чем заснуть, сочинил мнемонический стих:
По всем приличиям нельзя туда идти до определенного разумного часа, возможно до завтрака, когда, если окна столовой, как в большинстве маленьких отелей, выходят на улицу, Шейла, может быть, хрустнув тостом, заметит его. Ест она мало, но завтраки обожает. Не хочется звонить в дверь, представать в таком виде перед администрацией. Но где именно находится этот «Фарнуорт»? Можно выяснить в телефонном справочнике. Надо найти в автомате телефонный справочник.
Стоп! Потом ведь, в разумное время, можно позвонить жене, она пришлет такси, которое его подхватит в условленном месте. Это избавит от массы хлопот. Но некий крошечный комариный голосок в голове сообщал, что жене нельзя полностью доверять. Почему он волнуется насчет наличных и заклада, когда у жены ощутимый баланс — двухмесячное жалованье? Почему ему кажется, будто жена, усыпив его бдительность по телефону, пришлет не такси, а «скорую» с крепышами? Но, рассуждал он, подобное недоверие вполне естественно: слишком многие ищут добра исключительно для себя. Его жена — это его жена; Шейла есть Шейла. Она должна понять, должна согласиться, должна помочь.
Эдвин пошел вниз по боковой улочке к широкой магистрали витрин магазинов и офисов. Предположительно это одна из главных артерий Лондона, города, не слишком хорошо ему известного. Натриевые уличные фонари, свет в окнах. Время от времени пролетали машины. Прополз даже автобус авиалиний с зевавшими пассажирами. Эдвин видел свое отражение в полной магнитофонов витрине: мешковатый, тощий, с высокомерным лицом между вязаной шапкой и воротником пижамы, — вполне приемлемый вид для города вроде Лондона. Потом пустился на поиски телефонного справочника. Если полисмен остановит, можно правду сказать, объяснить, мол, спешит к телефону. О некой неотложности свидетельствует пижама, пусть даже противоречит галстук. Вязаная шапка? Может быть, нечто, связанное со срочностью.
Прошло определенное время, прежде чем он дошел до будки хоть с одним томом лондонского справочника, тем паче с искомым. Но наконец, возле конной статуи и магазина с американской одеждой нашелся сей многотомный труд, реферат супердокторской диссертации. Никакой полиции по дороге не встретилось, лишь бродивший пропойца, чернорабочий, или что-то вроде того, и множество кошек. Он подумал, что не только не знает Лондона, но и в Англии больше трех лет не был. От ощущения чуждости обострилась нервозность, Эдвин чувствовал себя дичью. Полез во внутренний карман, твердые корочки паспорта вселили в него уверенность.
Он не предвидел возможности, что отелей под названием «Фарнуорт» окажется так много. Выбрал один с аналогичным больничному почтовым индексом, но название улицы ничего ему не говорило. Все же будет чем заняться, отыскивая отель. Много часов еще надо заполнить. В стеклянном гробу автомата казалось вполне безопасно, можно временно передохнуть. Не так уж много подозрительных действий, рассуждал он, можно удобно и тайно совершить в телефонной будке. Вытащил деньги и стал пересчитывать, как бы перед междугородним звонком, выяснив, что у него в британской валюте чуть больше трех шиллингов. Были вдобавок несколько рупий, других иностранных монет, а еще пилочка для ногтей и крошечный карманный нож. Эдвин был вполне уверен в возможности купить где-нибудь чашку чаю и несколько дешевых сигарет, несмотря на выросшую за время его отсутствия стоимость жизни в Британии. Не сейчас, конечно; по крайней мере, не в этом районе магазинов и офисов, где поздно встают и приходят домой.
Нажал от нечего делать кнопку возврата монет. К его огромному удивлению и радости, весело, звонко выскочили четыре пенни. Эдвин счел это хорошим предзнаменованием. Впрочем, казалось нечестным совать дар в карман, а потом тратить на что-нибудь не телефонное. Как-то в конце войны он сунул табачнику на Беркли-стрит бумажку в десять шиллингов, получив сдачу, как с фунта. И тут же приобрел еще сигарет на десять шиллингов. Это выглядело справедливо. И теперь решил вернуть почтовому ведомству четыре пенса. На него накатило вдохновение. Он посмотрел номер больницы и теперь, уже бросив медь, гадал, какой акцепт выбрать. Остановившись на театральном ирландском, набрал номер.