Ко всеобщему удивлению, дня через три после похорон к следователю явился младший Сметанин и передал, что недостающую сумму покойный передал ему, брату, накануне смерти для урегулирования счетов по заказанным в Англии для вальцовой мельницы машинам.
На вопрос следователя, почему он не спешил с этим осведомлением, молодой инженер, видимо волнуясь, объяснил, что отношения его с покойным братом за последнее время настолько осложнились, что он-де боялся, не повредило бы это признание ему самому.
Разумеется, следователя такое объяснение удовлетворить не могло. Младший Сметанин был сначала обязан подпиской о невыезде, а там улики против него сплелись так тесно, что присяжные, не просовещавшись и получаса, вынесли ему обвинительный вердикт, и инженер-технолог Сметанин, перед которым открывалась самая блестящая карьера, вышел из залы суда лишённым всех прав ссыльнокаторжным…
В своё время газеты были полны описаний его феерического побега с одного из этапных пунктов Забайкалья.
Говорили, что побег стоил не одну сотню тысяч, и почти открыто указывали на молодую вдову, наследовавшую сметанинские миллионы, как на главную организаторшу побега.
Как бы то ни было, Николай Сметанин словно в воду канул. А когда, полтора года спустя, тяжко заболевший бывший камердинер покойного миллионера признался сначала священнику, а потом и властям, что Михаила Сметанина отравил он тотчас по уходе инженера, надеясь воспользоваться наличными деньгами, оставленными барину провинциальным должником, и когда, по проверке заявления, состоялось определение суда, снимавшее с имени Николая страшное обвинение, — молодой инженер ограничился тем, что появился под своей фамилией в Индии. А ещё через год молодая вдова ликвидировала дела и, передав фирму, направилась к нему, в Бенарес, и обвенчалась с ним, присоединившись к англиканской церкви. Влажный, насыщенный продуктами гниения тяжёлый воздух тропической зоны, болотистые берега Ганга, а в особенности нервные потрясения, пережитые молодой женщиной за последние два года, скоро свели её в могилу.
Николай Сметанин остался с трёхлетней Диной на руках. Еле переживший потерю безумно любимой жены, не чаявший души в оставленной ею дочке, инженер вместе с тем видел, что он бессилен заняться ребёнком.
Он завязал сношения с нефтяными промышленниками голландских колоний Зондского архипелага, вложил все свои и оставшиеся после жены средства в дело объединения нефтяных предприятий на островах с предприятиями на континенте.
Вечно разъезжавший с одного конца полуострова на другой в разведках многочисленных нефтяных источников, целые месяцы проводивший в джунглях с горстью проводников, выдерживавший нередко настоящие осады в гористых местностях, заселённых дикими и одичавшими племенами, Сметанин во время своих редких наездов в Бенарес еле успевал поцеловать дочь, как ему снова приходилось садиться в вагон, катер или туземную парусную барку и мчаться в Калькутту, Бомбей или Лагор в погоне за концессиями и партиями разведчиков-англичан.
Сам давно уже принявший британское подданство, он не забывал знакомить дочь с родным языком, и, когда её старая бонна, вывезенная из России ещё вдовою Сметаниной, сошла в могилу за своей госпожой, он решил отправить дочь в Россию к сестре, бывшей замужем за видным столичным чиновником.
На седьмом году маленькая Дина покинула Индию и теперь возвращалась в неё после двенадцатилетнего отсутствия.
«Британик» подобрал её в числе других пассажиров «Фан-дер-Ховена» и доставил назад в Саутгемптон.
Вместе с приятельницей своей, гувернанткой мисс Джонсон, ехавшей в Дели к брату-офицеру, она не решилась вторично вверять свою жизнь пароходам голландских компаний и, без особых приключений совершив переход до Сингапура на огромном английском лайнере, пересела на местный небольшой пароход, направлявшийся к Батавии среди целого лабиринта островов, лежавших на воде словно огромные корзины с цветами и зеленью.
Если бы не фотографическая карточка, присланная ей из Индии в одном из писем, она ни за что не узнала бы отца в сухом, начисто выбритом джентльмене безукоризненно английской складки, в просторном белоснежном костюме из лёгкой, как кисея, материи, с белым шлемом на голове, встретившем её на пристани вместе с какими-то двумя молодыми людьми.
Старик Сметанин, наоборот, узнал дочь с первого взгляда и порывисто обнял её, напрасно стараясь спрятать выступившие на его совсем ещё молодых глазах слёзы.
— Вылитая мать… Вылитая!.. — всхлипывая, шептал старик. Потом оправился и, приняв свой прежний, безукоризненно европейский вид, представил дочери своих спутников: — Мсье Дю-Руа, мой секретарь… парижанин. Лорд Саммерс, лейтенант британской армии, мой добрый знакомый и пайщик… Здесь в отпуску, по дороге в Фриско. Опоздал на очередной пароход специально для того, чтобы встретить тебя.
— M-lle!.. — растаял сухощавый черномазый француз, прячась за огромным букетом из чайных роз. — Я так счастлив, что, по обязанностям моей службы, имею случай приветствовать вас…
— Ах! Папа назначил вас, стало быть, в наряд… встречать меня? — с юмористической серьёзностью осведомилась Дина. — Эта обязанность оговорена в вашем контракте?
— Не смущай, Дина, моего Шарля, он совсем не так боек, как кажется! — пришёл на помощь своему секретарю Сметанин. — Идёмте. Машина нас ждёт.
Англичанин предупредительно распахнул уже дверцы огромного красного автомобиля. Дина с отцом села в карету, молодые люди заняли места у руля, и восьмидесятисильный великан мягко и бесшумно покатил по набережной.
— Я тебе бесконечно благодарен за твою телеграмму! — говорил старик Сметанин, крепко пожимая маленькие ручки дочери. — На следующий день после твоей телеграммы в газетах были уже подробные сообщения о вашем крушении с перечислением фамилий классных пассажиров… Не знаю, что бы я пережил, если бы ты меня не предупредила!
— Нам ничего особенного не пришлось испытать. Мы провели в лодке не больше часу. Нас подобрал «Британик».
— Да. Ваше счастье, что телеграфист оказался героем.
— Телеграфист сбежал с парохода первым… На его месте остался механик, русский. Он сам вызвался.
— Русский?
— Да. Мне говорил старший инженер, который усаживал нас в лодку. Его уговаривали спасаться, он не согласился. Он один из всей команды умел обращаться с аппаратом.
— Как его звали?
— Не знаю. Инженер говорил, что он поступил на пароход в Роттердаме по документам француза, по чьей-то протекции. Я случайно узнала, что он русский… ещё во время пути, — прибавила она, слегка покраснев при воспоминании о случае в машинном отделении.
— Молодчина! — с невольною гордостью выронил по-русски британский подданный Николай Смит, поглядывая с участием на дочь, смущение которой не укрылось от его внимания. — Ну, Бог даст, ему тоже удалось уцелеть.
— Нет, — возразила Дина. — Он погиб.
— Откуда ты знаешь?
Дина сильно покраснела.
— Когда нас подобрал «Британик», — сказала она, — телеграфист принял последнюю депешу от «Фан-дер-Ховена»… Механик сообщил, что тонет в эту минуту, и просил… просил передать поклон русской пассажирке на вельботе.
— И эта пассажирка…
— Других русских на пароходе не было, — смущённо призналась Дина.
— Да, да… — задумчиво согласился Сметанин. — Женщина… Уже женщина… И очаровательная женщина — вылитая мать!.. А давно ли, кажется, в одной рубашонке ползала по песку у нас в Бенаресе! Не помнишь?
— Решительно себе не представляю! Смутно припоминаю какие-то смуглые лица. И то, должно быть, так только, кажется… ведь этому сколько уж времени? Я — старая дева, мне скоро уж двадцать первый год.
— Ну, это беда поправимая! — усмехнулся Сметанин. — Кстати, какое впечатление произвёл на тебя мой пайщик Саммерс?