Женщина взяла со стула один из халатов, тот, что поменьше, и молча вышла.
— Мира, промой Шашкину катетер! — крикнул ей вслед мужчина и встал с дивана. — Новый врач, значит?
«Долго до тебя доходит, однако», — подумал Данилов, которого начал раздражать оказанный ему прием.
— Ну, давайте знакомиться. Владимир Александрович, значит? А я, представьте себе, тоже Александрович, только не Владимир, а Ростислав. Кочерыжкин Ростислав Александрович.
Рукопожатие у Кочерыжкина оказалась оригинальным — вложил в руку Данилову три пальца, указательный, средний и безымянный, позволил пожать и убрал.
— Врач высшей категории, — со значением добавил Кочерыжкин. — Причем врач потомственный, в пятом поколении.
«Мудак и индюк, — классифицировал коллегу Данилов. — Нет, лучше так — мудаковатый индюк. Отряд приматы, вид гомо сапиенс, подвид индюк мудаковатый. Вот-вот, в самую точку!»
— Вы из каких Кочерыжкиных будете? — спросил он, старательно пряча усмешку. — Из тех, которые в родстве с князьями Белосельско-Белозерскими или из тех, что с Юсуповыми?
Нормальный человек, по мнению Данилова, должен был рассмеяться в ответ на подобный вопрос, дураку полагалось обидеться, но Ростислав Александрович не сделал ни первого, ни второго. Он вздохнул и с заметным сожалением ответил:
— Мы сами по себе Кочерыжкины, у нас род не дворянский, а купеческо-профессорский. Между прочим, прадед мой, Петр Ростиславович, стоял у истоков медицинского факультета в Нижегородском университете…
«„Стоял у истоков медицинского факультета“ — это круто, — оценил Данилов. — И сказано красиво. Одно дело „работать“ или „участвовать в создании“ и совсем другое „стоять у истоков“. Как там у Пушкина: „На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн, и вдаль глядел…“ Ну, волны не истоки, а все равно впечатляет».
— Я вижу, что вы уже познакомились! — в ординаторскую вошел начальник отделения. — Ростислав Александрович, я же предупреждал насчет курения в отделении! Дойдет до Станислава Марковича, так мне первому влетит, хоть я и некурящий! И откройте окно, а то у вас тут хоть топор вешай.
— Я же не могу во время дежурства выходить курить на лестницу, — проворчал Кочерыжкин, вытряхивая пепельницу в мусорную корзину. — Вот и курю в пределах отделения…
Над корзиной поднялось серое пепельное облачко.
— Пойдемте ко мне, — пригласил Роман Константинович. — Пора уже.
— Сейчас, только диван соберу, — ответил Кочерыжкин.
Под надсадный скрип дивана Данилов и начальник отделения вышли из ординаторской. На посту их ждали две сестры — «старая», уже знакомая Данилову, носатая Мира и большеглазая девочка-одуванчик, высокая тоненькая блондинка, пушистые кудри которой со всех сторон выбивались из-под высокого накрахмаленного колпака.
— Девочки, на пятиминутку! — скомандовал Роман Константинович. — Заодно познакомьтесь с новым доктором. Доктора зовут Владимир Александрович, а это Миранда (носатая изобразила на лице некое подобие улыбки и кивнула Данилову) и Наташа (одуванчик ограничился кивком, без улыбки).
Пятиминутку в первом реанимационном отделении проводили в «сестринской», комнате отдыха медсестер, расположенной прямо за постом. Сестринская была побольше ординаторской и попросторнее — вместо громоздкого дивана здесь стояла «малогабаритная» медицинская кушетка, самая обычная, так называемая «смотровая». Да и стол размерами не дотягивал до «врачебного», причем был он не письменным, а простецким, из серии «четыре ножки — три перекладины».
— Любаня сегодня задержится, — сказал Роман Константинович, усаживаясь на один из трех стоящих в сестринской стульев.
Медсестры переглянулись и дружно захихикали. Роман Константинович покосился на них и хотел что-то сказать, но в этот миг вошел Кочерыжкин и с ходу начал докладывать:
— В отделении пять человек, четверо тяжелых, один средней тяжести, может быть переведен в отделение. Это я про Шашкина. Без движения, поступлений за сутки не было, переводов не было, ничего, можно сказать, не было.
— Благодать, — улыбнулся Роман Константинович. — Проблемы были?
— Нет, — покачал головой Кочерыжкин. — Разве что Шашкин опять обещал жалобу на имя министра написать.
— За что?
— За то, что его не кормят как положено.
— А как ему положено?
— Известно как, — ухмыльнулся Кочерыжкин, — борщ со сметанкой, котлеты с гречкой, и всего побольше.